Это не статуи, а фамильяры. Это создания, которых здесь почитают и о которых помнят, а не просто милые достопримечательности.

Я касаюсь лисы на могиле бабушки… И могу поклясться, что изваяние издает нечто, похожее на лисье урчание.

Кристаллы Джорджии в кармане становятся горячее, в подвески Зандера – три реки на шнурке – нагреваются у меня на груди. Но я не реагирую: вдруг кто-нибудь наблюдает за мной?

Кто-нибудь всегда наблюдает, ведь так?

Я иду к багряникам, и в памяти всплывают сцены из утреннего побоища.

Люди собрались вокруг деревьев. Приезжие. Здесь всего несколько жителей города, которых я знаю.

Ведьмы, или нет? Этот вопрос эхом звучит в моей голове, но я не собираюсь на него отвечать, ведь суть не в этом. А в том, что так много людей приехали сюда. Несмотря на события этого утра, мой фестиваль проходит как и планировалось. Посещаемость превзошла самые смелые ожидания, и я уверена, что эти любители ботаники и просто посетители фестиваля вернутся обратно через реку, будут есть, пить и веселиться.

Я должна прыгать до потолка от радости. Но вместо этого я вглядываюсь в лица, ища признаки ведьмовства.

Я подхожу ближе к моим несчастным деревцам. Что бы ни сделали Элоуин и Джейкоб, они не только убрали следы беспощадной вырубки, но и полностью компенсировали нанесенный деревьям ущерб. Багряники стоят там, где и должны, пышно цветут и сияют белым светом, потому что солнце окончательно зашло за горизонт.

Неужели деревья тоже волшебные?

– Эмерсон.

Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, потому что я настолько сосредоточилась на цветении багряников, что не обращала внимания на мир вокруг, а это крайне неразумно для симпатичной женщины. И тем более для сильной ведьмы, которая скрывает свои магические способности. С улыбкой президента торговой палаты я поворачиваюсь в сторону голоса.

Кэрол Саймон стоит подле меня и тепло улыбается. Та самая Кэрол Саймон, самая влиятельная персона в нашем городе и одна из сильнейших ведьм в мире. И я верю в то, что это так, хотя она и не выглядит пугающе и даже не выглядит как женщина, обладающая силой. Или как ведьма. На ней жемчужные украшения и костюм-двойка. Большинство женщин среднего возраста делают себе короткую стрижку, но не Кэрол. Мне всегда казалось, что ее длинные, волнистые волосы слегка разлохмачены – это очаровательная дань богемному стилю. Эдакая «да-мне-без-разницы-как-я-выгляжу».

Но теперь я думаю: а что, если ее волосы заколдованы? Или они стали знаком ее силы. Или…

– Ты сделала такой успешный фестиваль для наших милых багряников, – продолжает она.

Я не могу перестать думать о ее силе, о ее волосах, и во мне возникает почти всепоглощающее, словно при синдроме Туретта (когда человек не может сдержаться от высказывания), желание выкрикнуть слово, которое произносят мои друзья. Джойвуд! И посмотреть, что будет. Бог с ним, что она – самая могущественная ведьма в мире.

Но каким-то образом я сдерживаюсь. Вместо этого я еще минуту наслаждаюсь комплиментом.

– Все отлично, да?

– Твоя бабушка гордилась бы тобой.

У меня комок стоит в горле, но я все же отвечаю:

– Думаю, это так.

Кэрол издает смешок.

– Она точно не смогла бы такого сделать.

Я открываю рот, чтобы согласиться, но вдруг до меня доходит смысл ее слов. Я недоуменно моргаю, глядя на Кэрол.

– Что?

Она издает еще один смешок. Откидывает вьющиеся от влажного ночного воздуха волосы.

– Дорогая, твоя бабушка была… Что ж, она была вполне хорошей бизнесвумен, если ее правильно направить. – Кэрол не смотрит на меня, когда выдает эту чушь. Она вглядывается в группу людей, собравшихся вокруг багряников. – Но у нее не было того, что есть у тебя. Ты должна знать, что она никогда не смогла бы сделать того же, что и ты.

Еще ни разу в жизни меня так не оскорбляли комплиментом. Я настолько обижена и шокирована бесцеремонностью ее комментариев, что не могу подобрать слов. Просто таращусь на нее с открытым ртом. Она поворачивается и смотрит на меня. И (может, я и придумываю, потому что она точно должна была бы прятать от меня свою ведьмовскую сущность) мне кажется, что глаза ее слегка светятся в темноте.

– Не дуйся. Я тебе комплимент делаю. Нет ничего плохого в том, чтобы стать на голову выше бабушки, правда? – Но это не так. Нас нельзя сравнивать. Мы разные люди, жили в разное время, а моя бабушка была чудом. Я никогда не сравнивала себя с ней. Вдруг мне захотелось ударить Кэрол в лицо. На меня нахлынул гнев, и еще минуту перед глазами плясали красные круги. В прямом смысле. – Возможно, она могла бы добиться чего-то, если бы не отдавала так много времени твоему деду и своему немногочисленному семейству, – весело продолжает Кэрол. – Она вечно отдавала, отдавала и отдавала. Никогда не боролась за себя. Но ведь женщины в ее времена все были такими, правда?

Я сейчас на нее заору. Мне так сильно хочется сказать ей все, что я знаю о своей семье, что язык во рту кажется чужим и непослушным. Пальцы сводит судорогой от желания замахнуться на нее. Внутри меня прорастает семя ведьмовской силы…

И тут я замечаю, что грудь у меня болит в трех местах. Это подвески на колье Зандера. И кристалл, что дала мне Джорджия, пышет жаром у меня в кармане.

Я делаю вдох. Кризис миновал. В любом случае, прилив злости немного спадает.

– Ты всегда принимала правильные решения, Эмерсон. – Кэрол стискивает мне руку и улыбается. – Ты выбрала преданность этому городу, а не преданность своей разъехавшейся по разным городам семье, и это очень необычно. Особенно для девушки твоих лет. Я восхищена.

Она кладет руку мне на плечо. Я ни на секунду не поверю, что Кэрол Саймон восхищается во мне хоть чем-то. И снова прилив злости рокочет…

«Сант-Киприан – мой, и я принадлежу Сант-Киприану», – бормочу я про себя.

Кэрол снова улыбается. Я застываю, как тогда, когда Скип смотрел на меня с другой стороны улицы. Но заставляю себя улыбаться в ответ, словно от этого зависит моя жизнь.

– Спасибо, Кэрол. – Я благодарю совершенно искренне. – Я действительно ценю, что ты это сказала.

Она снова стискивает мне плечо, и я чувствую, как меня сканируют. Что бы она сейчас ни искала, я не позволю ей это найти.

Все предупреждения и предостережения моих друзей разом закружились в голове. Каждая их мольба о том, чтобы