Но я не могу закончить предложение.

– Думала что? – Он просто стоит посреди тротуара со скрещенными руками. Такой закрытый от меня. И настолько внушительный, что я не могу как следует подобрать слова. Искренние слова.

– Что мы дружили в старших классах.

– Так и было.

Он не уточняет. И точно знает, к чему я клоню, но не собирается помогать мне высказаться. Это вдобавок к тому, что он обращается со мной как взрослый, который знает лучше меня, ребенка. Во мне снова растет ярость, и на сей раз она нацелена прямо на Джейкоба:

– Друзья и не более того? – К сожалению, мой голос звучит выше, чем должен. Хотя это очень справедливый вопрос, и я вправе его задать.

Он поднимает бровь и молчит. Хочется его придушить, и я спрашиваю себя, могла бы я это сделать? Я бы одержала над ним победу так же, как над адлетами?

Но на самом деле я этого не хочу. Просто желаю доказать… что-то, непонятно что. Меня бесит, что все изменилось, а я по-прежнему ничего не знаю. Дико бесит.

Внезапно, несмотря на магические способности, мне становится грустно. Джорджия, на которую я злюсь за то, что она знает нечто, чего не знаю я, так радуется, что я наконец-то обрела магию. А меня покидают остатки душевных сил, за которые я так упорно цеплялась.

– Ты понимаешь, каково быть единственным человеком, который не может вспомнить нечто важное? То, что все остальные, даже Скип Саймон, отлично помнят. Это полный бред.

Сейчас расплачусь. Я не знала, насколько я одинока. Наверное, я всегда была одинока, просто, что еще хуже, не осознавала этого. И это еще более несправедливо, чем поступок Скипа, который прислал за мной своих адских псов.

И не потому, что люди, которых я люблю больше всего, знают нечто, чего не знаю я. Они знают и помнят ту меня, что стерта из моей собственной памяти.

Джейкоб смотрит на меня так, будто отлично понимает, каково это – когда чувства раздирают тебя на части. И ты чувствуешь себя незащищенным.

– Может быть и нет, – говорит он грубоватым голосом, и глаза у меня увлажняются. Но я не плачу. Нет. – Но ты не знаешь, каково это быть тем, кто помнит.

– Я об этом не просила. – Я на грани нервного срыва во всей его красе, хотя я пыталась держаться весь день. И это на глазах у Джейкоба.

– И я не просил. Но я справился. Мы все справились. – Выглядит так, будто он злится, но мне откликается другое чувство – его боль. Наша боль. Словно мы делим ее на двоих. – Между нами ничего не было в старшей школе. Единственное, мы с тобой были идиотами, и ты заплатила за это, а я нет.

Как будто этого объяснения вполне достаточно!

– Тебе придется сказать мне, что это значит.

Что мы чувствовали? Я хочу знать, что именно мы чувствовали.

Губы у него кривятся, но это не улыбка.

– Не сегодня.

И вдруг он просто исчезает. Пуф! И его нет.

Я громко охаю и озираюсь по сторонам, потому что наверняка кто-нибудь да видел. И Джейкоб только что раскрыл наш секрет. И вдруг меня охватывает отчаяние по поводу моей тайны.

Стоп. Я уже не стою посреди главной улицы. Каким-то образом я оказалась спрятанной от посторонних глаз в переулке между книжным магазином и соседним зданием.

Мы дошли сюда с Джейкобом? Он перенес меня сюда?

Хочется кричать от отчаяния, но у меня есть книжный магазин, которым нужно заниматься, и фестиваль, который надо провести. Я не могу просто взять и исчезнуть, если меня не устраивает направление разговора.

Мерзавец.

– И, судя по всему, ты оставил меня одну, – бормочу я обвинительным тоном, глядя на то место, где он только что стоял, но, обернувшись, я вижу, что за моей спиной находится Элоуин – прямо у начала переулка.

– Не совсем одну, – робко улыбается она.

9

Я убеждаю себя, что я должна быть признательна друзьям за заботу. В конце концов, они знают многое, чего не знаю я. Мне бы радоваться.

Но я не могу. Я чувствую себя преданной. Словно я потерпела поражение.

– Ты все слышала? – спрашиваю я Элоуин отчасти потому, что мне стыдно. И отчасти потому, что я надеюсь заставить ее сказать мне то, чего не сказал Джейкоб.

– Я слышала не все, – пожимает она плечами.

Из переулка мы выходим на солнечный свет.

– Что именно?

– Ты знала, что мужчины лгут в два раза больше, чем женщины? – улыбается она.

Привычка Элоуин внезапно выдавать выборочные, неприятные факты о мужчинах всегда казалась мне забавной. Словно у тебя под рукой энциклопедия об ужасах патриархата. К тому же она выдает эти факты с такой радостью. Это и жутко, и уморительно одновременно – такая вот особенность Элоуин.

Но в том новом мире, в котором я оказалась, я стала воспринимать это иначе. Потому что все изменилось.

– И что это? – спрашиваю я.

– Что именно?

– Я думала, это шутки. Ты обычно выдаешь всякие забавные факты о патриархате, потому что я со своими убеждениями – целевая аудитория для таких разговоров. Но ведь все не так, да?

Мы смотрим друг на друга, стоя в сиянии весеннего солнца. По мощеным мостовым едут машины. Открываются и закрываются двери магазинов, звонят дверные колокольчики. И чем дольше мы стоим с ней вот так, тем больше мне кажется, что она мне не ответит.

По какой-то причине в нашей компании друзей Элоуин кажется мне самой загадочной. Она всегда была более близка с Ребеккой. И у нее были отношения с Зандером – хотя как теперь знать, что там было на самом деле? Она – кладезь тайных знаний и говорит о них открыто (обычно, за чашечкой чая): рассуждает о том, как отравить врага или как человек может успешно избавиться от трупа, словно избавление от трупа – дело вполне будничное и может случиться со дня на день.

И теперь, когда я об этом думаю, ее причуды видятся мне в ином свете. Что это может означать из уст ведьмы?

Возможно, все не такое, каким кажется.

Даже не знаю, хочу ли я, чтобы Элоуин мне ответила, или пусть лучше, как обычно, сменит тему.

Мы идем к двери книжного, и мне кажется, что она тоже меня оценивает. Может, она думает о том же.

– Это не обыденные шутки, – произносит она, когда мы поднимаемся по ступеням магазина. – Это проклятие.

Она заходит в