— Разве это игра-забава? Это смертоубийство! Сосруко, пожалей наши головы! Лучше колесом поиграй, сын Сатаней!

А Сосруко:

— Вот я весь перед вами, ни от кого не таюсь. Если Хаса желает, поиграем колесом, покатаем его по Хара́ме-горе.

Было у нартов громадное колесо с острыми выступами. Оно имело имя Жан-Шерх и предназначалось для забавы. А забава была не для всякого. С вершины Харамы-горы пускали колесо, чей поперечник был равен расстоянию, на котором слышен человеческий крик. Не было у нартов веревки такой длины, которая могла бы обхватить колесо Жан-Шерх! Когда колесо пускали с вершины горы, богатырь, стоявший у подножия, должен был толкнуть бешено катившееся на него колесо сначала рукой, потом грудью, толкнуть с такой силой, чтобы колесо покатилось назад, наверх.

Вот и пошли нарты к Хараме-горе. Двенадцать самых сильных воинов покатили Жан-Шерх на вершину горы. С подножия донесся до них веселый клич Сосруко:

— Кто силен? Кто храбр? Начнем состязание!

Но уже хорошо поняли враги Сосруко, каков Рожденный из камня, боялись булатнотелого, медлили, не хотели начинать игру. Снова загремел клич Рожденного из камня:

— Ладно, уступаю начало состязания одному из вас. Согласен, не я первый толкну колесо с горы. А кто его толкнет на меня? Ты, Сырдон? Начинай! Вот я весь перед тобою, не таюсь от тебя.

Сырдон толкнул колесо, пустил его с вершины горы, крикнул сверху:

— Бей, худородный, как хочешь, бей, чернокостный, как можешь!

Уверен был Сырдон, что громадное колесо раздавит Рожденного из камня. Но едва оно приблизилось к Сосруко, как ударил его сын Сатаней сильной рукой, возвратил наверх. Сырдон затрепетал. Он опять крикнул с горы:

— Ты нам на погибель родился, что ли? А ну-ка, ударь колесо грудью!

Сосруко ударил Жан-Шерх булатной грудью, вернул колесо на вершину горы. Тут все нарты вздрогнули, устрашились: победил в трудном состязании-забаве юный воин! Но Сырдон крикнул сверху:

— Ты рожден не как мы, ты рожден из камня, так ударь колесо в третий раз, ударь лбом — и мы примем тебя в нартский круг!

Не успел Назрей Длиннобородый вмешаться в игру, ибо неправильно говорил Сырдон, как огромное колесо с острыми выступами покатилось с горы в третий раз. Сосруко ударил его своим булатным лбом, вернул колесо на вершину Харамы-горы. Пятеро завистников поникли головой, бессильное молчание сковало их губы, один только Гутсакья не выдержал:

— Всегда я говорил, что Сосруко — несравненный нарт, всем говорил, что Сосруко…

Видно, длинную речь затеял болтун, но его прервал Назрей Длиннобородый. Глава нартских пиров и бесед приказал:

— Введите Сосруко под руки на Хасу нартов! Вручите могучему богатырю чашу мужества! Посадите Сосруко на почетное место! Удостойте молодого нарта великой чести — первым отведать крутую кашу, приготовленную из нового урожая проса!

Горские богатыри накрыли девять треногих столиков. Девять суток длился пир в честь нового нарта, девять суток провозглашались здравицы: восхваляли и Сосруко, и его отца Урызмага, присутствовавшего в доме Алиджа и гордившегося необыкновенным своим сыном, и златокудрую Сатаней. На десятое утро Сосруко верхом на Тхожее отправился домой. У порога ждала его мать. Она спросила, волнуясь:

— Что ты видел, что ты слышал на Хасе нартов? Как тебя встретили прославленные богатыри? Кто тебя хвалил и величал? Мужчиной ли ты вернулся к матери, ненаглядный мой?

Сосруко ответил спокойно, не торопясь:

— Я отправился на Хасу нартов как мужчина, и вернулся как мужчина. Ничего особенного не произошло. Немного мы попили, немного поели. И никто меня там не величал, не славил, да никто и не ругал, пожалуй!

Как Сосруко ввел в стране нартов новый обычай

О нартских обычаях Сосруко узнал от Сатаней еще тогда, когда мать прятала его в подземелье: Сатаней хотела, чтобы ее сын, в надлежащий срок, предстал перед людьми не как невежда, а как знаток законов и правил. Нартские обычаи нравились Рожденному из камня, ибо все они, кроме одного, были порождены разумом. Ему нравилось, что истинный нарт был сметлив без коварства, отважен без заносчивости, осторожен без робости, гостеприимен без чванства. Ему нравилось, что нарты высоко чтили женщин, преклоняясь перед их мудростью, восхваляли благонравно молчавших, трудолюбивых, нежных. Они так уважали женщин, что на любые их вопросы обязаны были ответить немедленно и правдиво, и превыше всего на свете возвышали нарты своих матерей.

Но был у нартов один старый обычай, который не нравился Сосруко. Да и кому бы он понравился? Обычай был очень старый, но и очень плохой, и вы, внимающие нам, которые вам рассказывают только сущую правду, уже об этом обычае слышали.

Когда мужчина становился таким дряхлым, что не мог вытащить на три четверти меч из ножен, не мог сесть без чужой помощи на коня, не мог натянуть лук, чтоб подстрелить дичь, и не было у него уже силы, чтобы надеть на ноги ноговицы, чтобы держать грабли в руках, чтобы сложить копну сена, не было уже у него силы, чтобы не дремать, охраняя стада, — сажали этого дряхлого старца в плетеную корзину и выносили из селения. Выносили и поднимали на вершину Горы Старости. К плетеной корзине приделывали большие каменные колеса и пускали корзину вниз по обрыву — в пропасть. А чтобы не слишком горько и больно было старику, столкнуть корзину в пропасть поручали обычно его старшему сыну. Так поступали со всеми стариками. А со старухами так не поступали, ибо превыше всего ценили нарты Землю — начало растущего и Мать — начало живущего.

Настало время, когда вконец обессилел Урызмаг, одряхлел. Он дремал на Хасе нартов, а если и открывал глаза, то лишь для того, чтобы беззлобно подшутить над тяжелым по весу, но легким по уму и знаниям Пшаей. А Пшая считал, что он умнее всех, вот он и предложил, осушив рог с хмельной брагой:

— Сосруко принят в нартский круг, обязан он исполнять все обычаи нартские. Тому, кто соблюдает обычаи, — почет, тому, кто их нарушает, — позор. Чтобы честь его не опозорилась, пусть Сосруко столкнет в пропасть отца своего. Великим храбрецом был Урызмаг, водил он когда-то богатырей в набеги и походы, мы это не забыли, но обычай не знает изъятия, ибо каждый нарт равен другому нарту, и что предназначено