нашу повесть, говорить об этом прежде времени, огорчать вас, но ведь наш рассказ — сущая правда, а как бы ни была правда горька, она не огорчает человека, она возвышает его, ибо не только богатырский подвиг, но и душевная боль, рожденная правдой, есть проявление мужества и силы.

Как Сосруко похитил огонь у бога огня

Миновал год с того памятного дня, как Сосруко ввел в Страну Нартов новый обычай. За этот год вырос Рожденный из камня на три локтя и три вершка, стал настоящим воином-богатырем, хотя, по сравнению с другими нартами, росту он был невысокого. Зато высока была слава Сосруко, опорой добра называли его в нартских селениях. Немало воинов завидовали его славе, и, быть может, поэтому, когда задумали нарты двинуться в поход на чинтов, не взяли они с собою Сосруко. Видимо, завистники боялись, что в первом же сражении озарится новым блеском имя Сосруко, и оно, сверкая, затмит имена других воинов.

Когда нарты вступили в пустынные Гумские степи, настиг всадников лютый мороз. Весь мир, казалось, закоченел в ледяных оковах. Ноги лошадей приросли к мерзлой земле. А как назло, ни один из нартов не захватил с собой кресала, чтобы высечь огонь, развести костер, обогреться. Всадник спрашивал всадника:

— Эй, Ашамез, есть огонь?

— Нет, огня, нет огня!

— Эй, Сибилчи, есть огонь?

— Нет огня, нет огня!

— Эй, Сырдон, есть огонь?

— Нет огня, нет огня!

— Эй, Уахсит, есть огонь?

— Нет огня! Нет огня!

«Нет огня!» — повторяла и гудела вьюга в Гумских степях. Кто же отправляется в поход без огнива-кресала? Беспечными оказались на этот раз нарты. Сквозь гудение вьюги услышали они слово Назрена. Трудно было говорить главе пиров, ибо его длинная борода оледенела вместе с шелковой гривой его коня:

— Горе нам, нарты! Смертный холод окутывает нас! Ох и глупы мы, нарты, до чего же мы глупы! Надо было нам взять с собою Сосруко, уж он-то умен, сметлив, он без огнива никогда не поскачет в поход. Но мы позавидовали его славе, пустились в путь без него и теперь погибнем в холодных и пустынных Гумских степях!

Так, дрожа от стужи, запорошенный снегом, говорил Назрей Длиннобородый, но лишь то слово согревает, которое сказано в нужный срок, а позднее слово тепла не дает… В ту пору, когда не только нарты и их гривастые кони — даже слова замерзали в Гумских степях, Сосруко, оставшийся в родном селении, спрашивал у своей золотоволосой матери:

— Почему нарты отправились в поход на чинтов?

— Потому что князья чинтские похищают у нартов скот, похищают девушек наших и продают их на невольничьих рынках, — ответила сыну златокудрая Сатаней.

— А разве и нарты не похищают скот у чинтских пастухов, не устраивают набеги на чинтские племена? Где же правда?

— Нарты считают, что правда там, где терпит поражение враг, ибо только правому достается победа.

— Разве победа человека над человеком есть правда? Разве правда не там, где мир между людьми, где человек побеждает одноглазых нелюдей?

— Сядь на коня, догони нартов и скажи им эти слова.

— Не взяли меня нарты с собою в поход, так пристало ли мне унижаться, напрашиваться к ним в соратники? Не хочу их догонять!

— Ради того, чтобы сказать людям слово правды, никогда не зазорно помчаться им вслед.

Уговорила Сатаней своего сына. Надел он высокий шлем на голову, прикрыл грудь кольчугой, вооружился копьем, мечом и луком и помчался по следам нартов в Гумские степи. Вьюжный гуд гудел в тех степях, морозная ночь лютовала на ровном просторе. В холоде-тумане увидел острозоркий Сосруко: нарты прижались друг к другу так тесно, что можно было набросить на всех одну папаху. Бороды их обросли сосульками, а длинная борода Назрена примерзла к обледеневшей гриве его коня.

— Что с вами, братья-нарты? — спросил Сосруко, и донеслись до него сквозь снежную метель голоса нартов:

— Морозная ночь хочет погубить нас в Гумских степях! Спаси нас! Дай огня! Разведи костер!

— Да будет вам удача, братья-нарты! Почему вы не захватили с собой огнива? Я-то в огниве не нуждаюсь, мое тело — булат, холода не боится. Но я вам помогу, сейчас вы обогреетесь.

Сосруко достал из колчана стрелу, приставил ее к тетиве лука, прицелился в звезду, которая горела на ночном студеном небе ярче всех других звезд. Стрела Рожденного из камня обила звезду, и звезда упала на твердую, мерзлую землю, шумно рассыпая искры. Оттаяли нарты, протянули окоченевшие руки над пылавшей посреди степи звездой, обогрелись немного — а тут звезда и погасла. Решили нарты вернуться домой: кто же отправляется в дальний и трудный поход, не захватив с собой огнива? Конечно, стыдно было нартам возвращаться ни с чем, даже не доскакав до рубежей неприятеля, никогда еще нарты не знавали такого позора — но до почета ли им было? Не о победе над врагами теперь мечтали нарты, а мечтали о том, чтобы обогреться у домашнего очага, насладиться теплом жилья.

Вернулись нарты в родные места, но уже на окраине селения почуяли недоброе. Серая мгла низко нависала над крышами домов. Ни одной звезды не было на небе ночи, а ведь как хороша бывает ночь, когда звездный свет мирно льется над обиталищем людей, а свет очага разговаривает со светом звезд на искрящемся языке пламени! Могло показаться, будто вражеское полчище мглы, не встретив сопротивления, захватило Страну Нартов. Могло показаться, будто Страной Нартов овладела та немота, которая была до начала времен, если бы не слышался то в одном доме, то в другом плач ребенка. Когда конский топот прошумел на онемевшей земле, женщины и старики выбежали на улицу навстречу всадникам. И нарты узнали: нет огня в нартских селениях, нет огня! Очаги погасли, они стали похожи на могилы, и остывший пепел серел, как мгла. Ни одно огниво, как ни старались нарты, не способно было высечь огонь. Ни один котел не кипел в Стране Нартов, ни один светильник не пылал, ни один очаг не грел жилье: нет огня в Стране Нартов, есть только холод, тьма и страх!

Так, во тьме, холоде и страхе, провели нарты эту ночь в своих домах. Проснулись — очаги не горят, женщины в смятении, дети плачут, старики умоляют бога огня:

— Смилуйся над нами, владыка пламени, верни нам огонь, верни жизнь, ибо мир без