Такими словами приветствовал глава нартских пиров и бесед Рожденного из камня, и нарты встали с места в честь того, кто вернул их земле благодатные семена проса, кто уничтожил, на радость людям и полям, бога бескормицы и недорода. Пануко, тая́ злобу, подошел к юному богатырю с большим рогом-хмельной браги и сказал:

— Выпей, если ты достоин рога нартов!

Сосруко поднял рог, провозгласил здравицу — никогда еще не слыхали нарты подобных слов:

— Я пью за то, чтобы все люди, какие есть на земле, стали богатырями-нартами. Я пью за то, чтобы ни один человек никогда не проливал крови другого человека. Я пью за то, чтобы каждый человек был равен другому человеку!

— Что же, выходит, что нарт даже чинту равен? Что даже чинтскую кровь проливать не надо? — спросил вернувшийся в это время в дом Алиджа болтун Гутсакья. — Эй, Сосруко, поверь мне, мальчик, еще нет в тебе нартского ума, не то что для битвы — ты еще для хорошей здравицы не созрел!

Гутсакья, довольный собой, посмотрел на братьев-нартов — он ждал их одобрения, но как бы не слышали нарты болтовни Гутсакьи. Не снизошел до ответа пустослову и Сосруко. Не моргнув глазом, он осушил большой рог с хмельной брагой. Тогда Гиляхсыртан преподнес ему второй рог, еще больше первого. Из уст двоедушного нарта потекли такие слова:

— Говорят, Сосруко, что у тебя два отца: один отец — Урызмаг, сидящий здесь, между нами, другой отец — камень, валявшийся возле горной речки. А раз ты отпрыск двух отцов, то осуши два рога.

Сосруко и глазом не моргнул, осушил второй рог. Но тут же подошел к нему грузный Пшая с третьим рогом, и был третий рог еще больше второго.

— Есть такой обычай, — с кичливым превосходством сказал грузный Пшая. — Кто впервые вступает в бой, должен победить трех противников, чтобы заслужить звание нарта. Пир, конечно, не сражение, не хотим тебе, мальчуган, задавать трудную задачу, многого от тебя не требуем: осуши три рога, раз уж ты пожелал восседать на Хасе нартов!

Так сказав, обвел Пшая всех богатырей довольным взглядом, как бы вызывая их на то, чтобы они восхитились его умом. Но глава пира, Назрей Длиннобородый, не принял его слов:

— Сосруко осушил два больших рога, и хватит. Третий рог считаю лишним. Сердце и кости юного нарта еще не окрепли. Хмель его осилит, свалит с ног. Образумьтесь, воины!

Сосруко, хотя и понимал притворство и лицемерие злоедушных, помнил и другое: если не осушит он третий рог, то потеряет уважение старших нартов, прослывет робким, слабым. Таковы люди: забудут нарты, что уничтожил Сосруко владыку бескормицы и недорода, а вот что он отказался от третьего рога, не забудут никогда! И Сосруко осушил третий рог. Запылала, запела, заиграла в нем душа. Он вскочил на круглый столик и пустился в пляс. А попробуйте плясать, когда столик под ногами маленький, а сам-то он на трех ногах, а на столике яства и посуда!

Сосруко плясал, забыв обо всем на свете. Он крутился вихрем, не касаясь блюд и чащ. Но вскоре даже маленький треногий столик показался плясуну чересчур широким, и Сосруко закружился по краям чаши с острой приправой.

Что это был за танец! Это плясали горская величавость и горское озорство, веселое лукавство и тяжкий труд, плясали меткость охотника и неусыпность пастуха, плясало детство мира и древность его! Сосруко танцевал, не колебля приправы в чаше, ни одной капли не пролив. А Хаса ходила ходуном!

Сосруко спрыгнул на пол и весело крикнул:

— Поглядите, нарты: вот я весь перед вами, ни от кого не таюсь. Хотите проверить меткость наших стрел? Начинай, Гиляхсыртан, а за тобою — мой черед. Хотите проверить мощь телесную? Начинай, грузный Пшая, а за тобой — мой черед. Хотите проверить, ловок ли я в игре? Начинай, Пануко, или ты, Сырдон, или ты, Гутсакья, поиграем колесом. Вот я весь перед вами, ни от кого не таюсь!

Тревожно стало на душе у нартов от веселого, победного голоса юного Сосруко. Смотрят на него нарты, а он и впрямь весь перед ними, ни от кого не таится, но весь он — тайна, и разгадка тайны еще впереди!

Делать нечего, вышли нарты на двор. Пануко, надув спесью щеки, достал из колчана стрелу, приставил ее к натянутой тетиве и пустил прямо в небо. Нарты зарезали овцу, сняли шкуру — и в этот миг прилетела из-за тучи стрела и вонзилась в землю возле разделанной туши. Умение стрелка восхитило нартов.

— Теперь мой черед, — сказал Сосруко и пустил в небо стрелу. Нарты зарезали быка, разделали тушу, опустили мясо в котел, а стрелы не видно! Долго варилась бычатина, а стрелы нет как нет.

Стал грузный Пшая издеваться над новичком:

— Ты еще не мужчина, Сосруко! Где твоя стрела? Затерялась, пропала. Рано тебе, мальчуган, состязаться с нами в стрельбе.

Развеселил Пшая нартов, раздался их дружный смех — и оборвался: стрела Сосруко слетела с заоблачной вышины, вонзилась в круглый столик, пробила его середину. И среди внезапной тишины радостно воскликнул чистый сердцем Назрей Длиннобородый:

— Слава тебе, Сосруко! Ты удивил богатырей удальством стрелы, ты принес нартскому роду счастье. А скажи, так же ли метко ты ударяешь стрелою по цели?

Над родником у дома Алиджа, у самого обрыва, рос густолиственный дуб. В его листве нарты спрятали золотое колечко. Гиляхсыртан метнул из лука стрелу. Стрела пролетела сквозь гущу листьев, но и листка не задела, не коснулась колечка. Настал черед Сосруко — и разом он сбил с дуба золотое колечко своей стрелой. Доволен был Назрей Длиннобородый, крикнул он, торжествуя:

— Сосруко, быстроокий наш, острозоркий! Удивил ты нартов, доказал свою меткость. Чем еще нас удивишь?

Рожденный из камня подошел к грузному Пшае и предложил:

— Пшая с крепкой шеей и лукавой душою! Вступим в единоборство. Попробуем вогнать друг друга в землю. Ты начни, а за тобою — мой черед.

Грузный Пшая схватил Сосруко, легко поднял его и с размаху вогнал в землю по колени. Настал черед Сосруко. Он поднял Пшаю, хотя велик был вес толстомясого бахвала, поднял его высоко и кинул на землю, вогнал Пшаю в глубину земли по самые плечи, потом вытащил снова, снова поднял, снова кинул и вогнал его в землю так, что накрыла