Мне немного стыдно, ведь я и за ним шпионила тоже, когда он был голый. Бун не выказывает подозрения, что прошлой ночью я наблюдала и за ним, как он купается нагишом. В свою очередь, я не даю никаких намеков на то, что действительно наблюдала. Это создает неловкое молчание, в котором я задаюсь вопросом, думает ли он о том же, о чем думаю я.

На другой стороне озера дом Ройсов по-прежнему темный, хотя спустилась хлопковая серость сумерек. Том до сих пор не вернулся, о чем свидетельствует пустое место под портиком, где должен стоять его «Бентли».

– Как думаешь, он еще вернется? – говорю я.

Бун возвращается к биноклю.

– Я думаю, что он вернется. Во дворе еще стоит мебель. Если бы он уезжал на зиму, то все это занес бы внутрь.

– Если только ему не нужно было уходить в спешке.

Бун передает мне бинокль и опускается в кресло-качалку, которое скрипит под его весом.

– Я не хочу пока думать о худшем.

Я чувствовала то же самое час назад, когда не была уверена, что крик был настоящим, и были логические причины, почему Кэтрин не была там, где Том говорит, что она была. Теперь, когда Бун подтвердил то, что слышала и я, и маркер местоположения Кэтрин указывает на дом у озера, в то время как маркер ее мужа давно исчез с радара этой точки, я готова дать волю своим подозрениям.

– Где ты был, когда услышал крик? – спрашиваю я Буна.

– На кухне, варил кофе.

– Ты всегда так рано встаешь?

– Нет, скорее у меня просто чуткий сон.

Бун пожимает плечами, и в этом грустном движении его широких плеч я чувствую усталое принятие, характерное для людей, которых что-то преследует. Кажется, это отстой, но что поделаешь?

– Дверь на палубу была открыта. Я впустил свежего воздуха. И еще мне нравится слушать пение птиц на озере.

– Потому что иначе слишком тихо?

– Вот именно, – говорит Бун, довольный тем, что я кое-что припоминаю из нашего первого разговора. – Я как раз собирался налить кофе, когда услышал это. Мне показалось, что он донесся с другого берега озера.

– Почему ты так решил?

– Потому что на этой стороне это звучало бы по-другому. Громче. Как только я это услышал, я понял, что это оттуда.

Бун указывает на противоположный берег, его палец оказывается между домом Эли и домом Ройсов.

– До меня дошло эхо какого-то действия на той стороне.

– Ты что-нибудь видел? – спрашиваю я.

Бун качает головой.

– Я вышел посмотреть, но ничего не увидел. Озеро было спокойным. Дальний берег казался пустым. Все было как всегда, обычное утро здесь.

– Только с криком, – добавляю я. – Ты согласен со мной, что это звучало как звук женщины, верно?

– Более того, я согласен, что это звучало как голос Кэтрин Ройс.

Я отхожу от перил и падаю в кресло-качалку рядом с Буном.

– Как ты думаешь, нам стоит позвонить в полицию?

– И что мы им скажем?

– Что наша соседка пропала, и мы беспокоимся о ней.

На столе между нами два стакана имбирного эля. Это не мой выбор, но мне было бы неловко пить бурбон в присутствии Буна. Имбирный эль остался стоять в холодильнике с тех пор, как я в последний раз останавливалась здесь. Бун, кажется, не возражает против этого, делает глоток и говорит:

– Мы пока не должны ничего предпринимать. Во-первых, мы не знаем точно, что Кэтрин пропала. Если мы пойдем в полицию, первое, что они сделают, это поговорят с Томом…

– Который может быть причастен к исчезновению Кэтрин?

– Возможно, да, – говорит Бун. – А возможно, и нет. Но когда полиция поговорит с ним, он, скорее всего, скажет им то же самое, что сказал тебе, и укажет на пост в Instagram, который ты мне показала, чтобы доказать это. Это заставит копов отступить. Временно. Особенно, если все больше людей, знающих Кэтрин, начнут заявлять, что давно ничего о ней не слышали. Но на это уйдет немало времени, и у Тома будет возможность сбежать.

Я смотрю на дальний берег озера и на пустое место, где раньше стояла машина Тома.

– Если он уже не сбежал.

Бун издает согласный стон.

– И это нам сейчас тоже не известно. Я думаю, мы должны подождать и посмотреть, вернется ли он.

– А если нет?

– Я знаю кое-кого, кому мы можем позвонить. Она детектив из полиции штата, которая в любом случае будет расследовать это. Если вообще есть что расследовать. Мы расскажем ей, в чем дело, и узнаем ее мнение. Сейчас лучше быть максимально осторожным. Поверь мне, Кейси, будет не очень хорошо, если сейчас мы выдвинем обвинения, привлечем полицию и спасателей, а потом выяснится, что все это время были неправы. Полицейские подобные вещи на самотек не спускают.

– Откуда ты так много знаешь о копах?

– Раньше я был одним из них.

Я застигнута врасплох, хотя могла бы догадаться и сама. Бун обладает знакомым добрым, но усталым полицейским взглядом. Он в хорошей физической форме. Я не спрашиваю, почему он перестал быть копом, а он не уточняет. Зная, что он теперь состоит в группе анонимных алкоголиков с двенадцатью шагами, я могу примерно сопоставить что к чему.

– Тогда подождем, – говорю я.

Что мы и делаем, сидя в относительной тишине, пока сумерки покрывают долину.

– Нет желания сыграть в «Монополию?», – говорит Бун, когда часы бьют семь.

– Это не будет грубо, если я скажу «нет»?

Бун издает горестный смешок.

– Да, ты умеешь быть грубой. Но мне нравится твоя честность.

В семь тридцать, услышав урчание в животе Буна, я захожу в дом и делаю нам бутерброды. Мои руки дрожат, когда я мажу хлеб майонезом. Чувствую,