Прямо напротив моего собственного красного треугольника.

Увидев это, мое сердце затрепетало. Хотя я понятия не имею о точности приложения, я предполагаю, что оно довольно точное. Поскольку мне не удалось изменить свое местоположение, несмотря на многочисленные попытки, вероятно, Кэтрин тоже не может.

Если это так, то это означает, что она либо уехала из озера Грин, оставив телефон здесь, либо она вообще никуда не уезжала.

Я встаю, засовываю телефон в карман и иду внутрь, направляясь прямо на кухню. Там я выкапываю бинокль из мусора, сдуваю с линз крошки от обеда и выхожу на крыльцо. Стоя у перил, я смотрю на стеклянный дом Ройсов, задаваясь вопросом, действительно ли Кэтрин там. Теряюсь в догадках. Хотя солнце вот-вот скроется за горами на той стороне озера, мерцающее отражение воды маскирует то, что происходит внутри дома.

Тем не менее, я просматриваю области, где, как я знаю, находятся комнаты, надеясь, что свет внутри улучшит мой обзор. Нет ничего. Все, что за тусклыми окнами, невидимо.

Затем я осматриваю окрестности дома, начиная со стороны, обращенной к дому Эли, затем перевожу взгляд через задний дворик, вниз к причалу, а затем к стороне, обращенной к дому Фицджеральдов. Там тоже не на что смотреть. Гладкого «Бентли» Тома нет на его обычном месте.

И снова я решилась взяться за наблюдение за домом Ройсов в бинокль, достаточно мощный, чтобы разглядеть кратеры на Луне.

Это экстремально.

И навязчиво с моей стороны.

И странно.

Я опускаю бинокль, краснея от стыда, что, может быть, я веду себя нелепо из-за всего этого. Марни говорила мне, что мое поведение аморально. Я бы чувствовала то же самое, если бы не одна вещь, которая до сих пор меня не отпускает и не дает покоя.

Крик.

Если бы я его не слышала, я бы так не волновалась.

Даже если это было всего лишь мое воображение, я не могу перестать думать об этом.

Я падаю в кресло-качалку, имитируя вызывающую боль состояние, в котором я проснулась. Закрыв глаза, я пытаюсь вспомнить точный звук, который услышала, надеясь, что это вызовет какое-то пробуждение памяти. Хотя я ощетинилась, когда она упомянула об этом, Марни была права, говоря, что прошлой ночью я слишком много выпила. Я делала это по уважительной причине, как и каждую ночь. Но в моем пьяном угаре, вполне возможно, я вообразила себе этот крик. В конце концов, если Эли этого не слышал, и Том этого не слышал, то, само собой разумеется, я тоже этого могла и не слышать. Это могло быть мое разыгравшееся воображение.

Но опять же, только потому, что все утверждают, что не слышали крик, это не означает, что его не было. Стоп, а все ли? Как напоминает мне Mixer, когда я в сотый раз проверяю свой телефон, на этом озере есть еще один человек, которого я пока не спрашивала. Прямо сейчас я вижу его маленький красный треугольник на своем экране, расположенный в нескольких сотнях ярдов от моего.

Да, я знаю, что пообещала Эли, что буду держаться от него подальше. Но иногда бывают случаи, как сейчас, например, когда обещание нужно нарушить.

Особенно, когда у Буна Конрада может быть ответ на мой самый насущный вопрос.

Я встаю, убираю телефон в карман и спрыгиваю с крыльца. Вместо того чтобы выйти к передней части дома, чтобы пройти от моей подъездной дорожки к его подъездной дорожке, я выбираю ту же тропу, которой Бун на днях пользовался, чтобы сократить путь, через лесок. Это красивый маршрут, особенно когда заходящее солнце отбрасывает свой золотой блеск на эту сторону озера. Оно такое яркое, что мне приходится щуриться, когда я иду. Приятное чувство, которое напоминает мне о том, когда я стояла на сцене, охваченная светом прожекторов, и сияла.

Я любила это ощущение.

Я скучаю по сцене.

Если бы Марни была здесь, она бы сказала мне, что это только вопрос времени, когда я вернусь к своей работе. Но я искренне сомневаюсь в этом.

Впереди, сквозь редеющие деревья виднеется громадный А-образный каркас дома Митчеллов. Как и у Ройсов, в нем есть большие окна с видом на озеро, которые теперь отражают пламенные оттенки заката. Это, в сочетании с формой дома, напоминает мне детский рисунок костра. Оранжевый треугольник на стопке дров.

Когда я продираюсь через линию деревьев к маленькому, усыпанному листвой двору Митчеллов, я замечаю Буна на заднем дворе. Одетый в джинсы и белую футболку, он стоит лицом к озеру, прикрывая рукой глаза от заходящего солнца. Сразу понимаю, что он тоже наблюдает за домом Ройсов.

Бун, кажется, знает, зачем я здесь, потому что, когда он видит, как я иду по лужайке, на его лице появляется странное выражение. Смесь замешательства, беспокойства и легкого облегчения.

– Ты тоже это слышала, не так ли? – говорит он прежде, чем я успеваю вымолвить хоть слово.

– Что слышала?

– Крик, – он поворачивает голову в сторону дома Ройсов. – Оттуда.

– А ты ничего не видел?

– Только то, что я уже сказал тебе.

Мы вдвоем на заднем крыльце моего семейного дома у озера, я смотрю, как Бун смотрит в бинокль на дом Ройсов. Он стоит у перил крыльца, так сильно опершись на них и наклонившись вперед, что я боюсь, что перила не выдержат его веса, и он упадет на землю внизу. А ведь он мужчина крупный, это я сразу поняла при нашей первой встрече. Но поскольку тогда я сидела на крыльце и смотрела на него сверху вниз, то не поняла, какого он роста. Теперь я знаю. Такой высокий, что мне кажется, когда я стою рядом с ним, что он на три головы выше меня.

– Ты сказал мне, что ты здесь с августа, – говорю я. – Ты когда-нибудь встречался с Томом и Кэтрин?

– Раз или два. Я их плохо знаю.

– Ты не заметил в них ничего странного?

– Нет, – говорит Бун. – С другой стороны, я за ними и не наблюдал.

Он отводит бинокль от глаз и улыбается мне,