Шрифт:
Закладка:
Он ее и хоронил — в то время бывший послушник Афанасьевского монастыря Павел Александрович Груздев сам недавно вернулся из лагерей. Разве мог он знать, что останется последним насельником, последним летописцем и молитвенником, которому суждено будет чуть ли не до конца столетия поминать всех мологских монахинь, священников и простых тружеников Афанасьевской обители?
«Помяни, Господи, инокиню Параскеву и родителей ея — Сампсона и Марию… инокиню Марфу и родителей ея — Полиевкта и Феодосию… инокинь Ксению, Анну, Параскеву и Наталью… протоиереев Николая, Владимира, Феодора, Сергия… диаконов Димитрия, Константина, Николая, протодьякона Петра… инокиню Елизавету, чтецов Романа, Константина, Александра… послушника Иоанна. Помяни, Господи, монахиню Вассу, девицу Лидию, Елизавету, монахиню Ермионию, инокиню Александру…»
Длинен и таинственен этот помянник, и только некоторые имена вырисовываются более или менее отчетливо. «Послушник Иоанн» — не Иван ли Борисович Заварин, родом из деревни Харино, что пришел в Мологский Афанасьевский монастырь еще маленьким мальчиком при игумении Антонии, т. е. в начале 90-х годов прошлого века? Ему дали послушание на конюшне, где он делал без исключения всё и конюшню содержал в образцовом порядке, овес лошадям давал сортированный, а кнута на конюшне сроду не бывало. Вот только «топора в руки не умел взять, — пишет о. Павел, — ох, и доставалось ему за это от Ириши немой!»
Ириша-то немая, по прозвищу Орина-Сорокоум, всё умела делать, заведовала всем сельхозинвентарем, потому и командовала.
«Когда ликвидировали монастырь, то Ивану Борисовичу деваться было некуда, — продолжает о. Павел. — Да он и не думал оставлять стены обители, так и остался в своей келье. Так же и работал в колхозе на конюшне, так же и ласкал свою любимую лошадку Громика, да и члены колхоза его не обижали. Да и за что обижать? Еще нальют и молока с хлебушком дадут, а чего больше и надо? И Иван Борисович был очень доволен своей участью. Но вот спокойная жизнь его нарушилась. Колхоз ликвидировали, а в зданиях колхоза разместилось научное предприятие, поселились профессора, агрономы и другой научный персонал, а Борисовича как неспособного к работе за старостью лет поместили в дом престарелых в деревню Рожново, и больше я его живым не видал. Но вот однажды мы хоронили одну монахиню, был на кладбище и монастырский священник о. Николай, и в это время привезли покойника, мы спросили, а кого хоронят? Оказалось, что хоронят из дома престарелых нашего Ивана Борисовича. Отец Николай отслужил чин погребения, а инокини пели, закрыли гроб и опустили в могилу на кладбище г. Мологи. Таков был Иван Борисович!»
Колхозы «Борьба» и «Новая жизнь» были ликвидированы к весне 1932 года, так как Постановлением коллегии Наркомзема от 1 декабря 1931 г. из Подмосковья в Мологу была переведена Краснозорская селекционная зональная станция, которой были переданы здания бывшей Мологской Афанасьевской обители — в них «поселились профессора, агрономы и другой научный персонал». Никто уже не вспоминал, что мологские монахини первыми начали выращивать овсяницу луговую на семена, получая при этом высокие урожаи богатых трав. Выращивание элитных семян трав для всей страны стало основой сельскохозяйственного производства всего Молого-Шекснинского междуречья. Весной 1932 года селекционной зональной станции, расположенной в Мологском монастыре, выделили 900 гектаров земельных угодий.
Из последних насельников монастыря запомнился также о. Павлу пастух Василий — «это был простец, эвакуированный в 1914 году от войны. Летом, пас коров, а зимой снабжал скотный двор водой. Он обладал неимоверной физической силой, два мешка по пять пудов пшеницы носил под мышками из хлебного амбара на мельницу. Одежду ему шили из самого грубого холста. Умер где-то на Сити. Деревенские ребята звали его — Вася, хатцы — пастушок». Полное его имя — Василий Белига, в 1920-м году ему было 35 лет.
«Неизменная и незаменимая спутница Васи — инокиня Наталья, как он звал — Аталья, соучастница в его трудах».
«До конца монастыря проживали в обители благообразные старички Алексей Прохорович и Александра Павловна, ему было много за сто лет, и она преклонная старица, послушание их было на курятнике у Онисьи. Он родом из г. Самары, хлеботорговец, а она мологская купчиха по фамилии Иевлева, сестра тятина хозяина. Это были истинные христиане. Она похоронена на монастырском кладбище, а он в г. Мологе. Помяни их, Господи! Их некому помянуть-то, были бездетные».
Свое описание Мологской обители отец Павел завершает именами священнослужителей: «В полверсте от монастыря на поле были две риги с крытой ладонью и три больших сарая, где хранилась — мякина, солома и другие принадлежности. Вблизи находились дома для священно служителей.
1-й протоиерей — Николай Розин, помер в г. Мологе в крайней бедности.
2-й протоиерей — Димитрий Сахаров, умер в г. Тутаеве, где много лет служил в церкви Покрова Божией Матери.
3-й дьякон Димитрий Михайлович Преображенский, умер в Питере у сына.
4-й псаломщик Александр Никольский. Где умер? Не знаю.
Тут же стояли дома, где жили вдовы да дети умерших церковнослужителей; жена священника о. Иоанна Торопова с грудой детей, жена псаломщика Константина Ивановича Смирнова с охапкой детей и все мал-мала-меньше. Тут же стояли два дома, в одном жили старые девы, дочери дьякона Константина Морева, а в другом какие-то родственники протоиерея Константина Студитского.
Это были последние насельники и слуги обители святителей Христовых Афанасия и Кирилла и иконы Тихвинской Богоматери».
Глава V. «Город воли дикой, город буйных сил…»
Некоторое время после закрытия монастыря Павел Груздев жил дома, с родными. Мать, Александра Николаевна, даже надумала женить сына. Мечта «купить гармоню» для Павлуши не оставляла ее.
«Господи, на что же мне гармоня-то?» — отговаривался Павел.
«Жениться надо, семью пора заводить», — не унималась мать.
