— Не останемся, — пропищало собрание.

Истомин по-командирски:

— Такие-то, такие-то остаются на некоторое время на своих местах, остальные с чайного, приварочного, мыльного и мочального довольствия снимаются, дается две недели на выезд. Вывозить можете только свои вещи».

Так мологские монахини в одночасье стали вдруг изгоями без крыши над головой, без куска хлеба. Игуменье Августе и ее помощницам власти устроили судилище, некий показательный процесс якобы «за расхищение колхозного имущества». На суд в качестве свидетеля вызвали И.П. Бакушева. Несмотря на травлю и многочисленных недоброжелателей, этот мужественный человек пишет в адрес суда: «Я считал и считаю монахинь Афанасьевского колхоза истинными труженицами, вполне лояльно относящимися к советской власти…»

Умудренный жизненным опытом, отец Павел позднее никогда не делил людей на «верующих» и «неверующих». Человек может жить по Христу, не ведая Его имени, и тысячу раз произносить Его имя всуе, живя без Христа. А жить по Христу — значит жить по совести, по милосердию, что требует немалого мужества. Заступился коммунист Иван Петрович за гонимых монахинь — и у него на небе найдутся заступники. «Господи, я же Тебя не знаю!» «Как же не знаешь? Там, в Мологе, когда меня гнали, помнишь, ты заступился за Меня?» Если бы не заступничество Бакушева, возможно, игуменья Августа кончила бы свои дни не в тихом домике на Тутовой горе, а в местах иных — для иноков последних… Сколько их, не в черных мантиях и клобуках, а в ватничках и шапках-ушанках трудилось на стройках советского ГУЛАГа за гораздо меньшие провинности, чем «расхищение колхозного имущества…»

Так в Афанасьевской обители был создан колхоз «Борьба», а на землях Михайловской артели — колхоз «Новая жизнь». Изгнав монахинь, новые хозяева в соборе Святаго Духа открыли театр и красный уголок, а Постановлением РИК от 2 января 1930 года была прекращена служба в Троицком храме.

«3 (16) января 1930 года была последняя служба в храме, — пишет о. Павел в своих дневниках. — После окончания литургии всех верующих вытолкали из храма и всё приломали и прикололи, а икону Тихвинской Божией Матери и несколько других увезли в г. Мологу в музей, а впоследствии из музея органы вышестоящие Ее изъяли, а куды девали? Аух, а жаль. Все разрушается скорее, чем созидается».

«Последний раз был звон 3(16) января 1930 года к литургии, а в час дня все колокола поскидали и перебили».

Еще весной 1929 года была составлена опись церковных предметов, находящихся в Мологской обители — это последний официальный акт обследования имущества бывшего монастыря перед ликвидацией артели.

В списке числятся: икон деревянных — 256, икон в бисерных ризах больших — 2, икона в серебряной ризе — 1, икон в металлических ризах — 11, икон малых — 25, икон в иконостасах — 100, престолов деревянных — 8, жертвенников — 8, крестов деревянных — 7, медных — 4, хоругвей металлических — 10, паникадил — 9, ковчегов серебряных — 4, плащаниц — 4, лампад висячих — 8, серебряных — 3, кадил медных — 6, подсвечников разных более 50, аналоев деревянных — 7 и прочей церковной утвари 90 наименований. Из одеяний — 70 хороших риз, 33 поношенных, 8 бархатных малинового цвета, стихарей 85, епитрахилей, подризников, пелен, престольных облачений, платков под образа, воздухов, поручей и т. д. — всё это аккуратно записано в список. Ковров разных в обители оказалось 46 и малых 8, из священных книг — 10 престольных евангелий больших (часть из них без крышек), 3 малых, 4 служебника, 2 каноника, 6 разных требников, книг со службой Божией Матери — 10, а также псалтырей, апостолов, Часовников по 3 экз. и др.

И вот после такого тщательно составленного акта — разбой, вакханалия бесчинства и в Духовом, и в Троицком храме — сразу на другой день после Постановления РИКа от 2.01.1930 г. «Все приломали и прикололи…»

Иконы разбивали вдребезги прямо в храмах — часть из них покидали как попало на телеги, повезли в город. Отец Павел успел некоторые иконы с телеги скинуть в снег и снегом притоптать: так была спасена икона Михаила Архангела, узкая, в дубовой раме — сейчас она находится в Яковлевском храме Спасо-Яковлевского Димитриева монастыря в Ростове Великом недалеко от раки с мощами святителя Иакова, на южной стене, рядом с клиросом, где поет братия. Отец Павел перед ней с детства молился, потом эта икона была у него келейная. Успел спасти и некоторые другие иконы. В час дня 3-го января 1930 года он сам только-только отзвонил на колокольне.

«Спускаюсь, — говорит, — а навстречу поднимаются трое в шинелях, колокола снимать. Один так ревит, так ревит — а что поделаешь? Заставляют. Дали мне пендаля под задницу, я с колокольни скатился. Колокола сняли, потом с соборов иконы повыкидали…»

«Отслужили в обители последнюю обедню, — много раз вспоминал отец Павел этот горестный день. — Мать игуменья Августа со всеми простилась: «Сестры! — говорит. — Я уезжаю. Оставляю святую обитель на руки Царицы Небесной, а вы как хотите. Всё у нас с вами кончилось». И она заплакала…»

Совет колхоза «Борьба», организованного в бывшей Афанасьевской обители, в это время планирует полное изменение обстановки в храмах:

— Вместо Тихона Задонского — революционные лозунги, вместо Саваофа — серп и молот и красная звезда.

Рядовые колхозники не все соглашаются с этим. Совет возмущен:

— Здесь наши постройки и все такое, там городская больница, а посередине два чирья — церковь и собор.

Монастырские корпуса, в одном из которых была расположена Мологская городская больница, стали «нашими постройками», а монашкам, даже выселенным, воинствующая общественность долго не давала покоя. Когда до Мологи дошли слухи о том, что в церковном доме села Станово поселились две монахини из Афанасьевского монастыря, газета «Рабочий и пахарь» тут же разразилась обличительной статьей под названием «Культурный очаг в руках попа».

Игуменья Августа уехала в Ярославль, в районе Тутовой горы купили домик, она там и дожила. Павел частенько приезжал в гости к ней, когда семья Груздевых переселилась в Тутаев, т. е.