Этот же комплекс стоит за идеализированным сельским миром Вордсворта, за философскими поисками Кольриджа, за революционными утопиями Шелли, за превознесением красоты у Китса, за историческими интересами Скотта. Демократический пыл Байрона и Шелли растет из того же стихийного эмоционального протеста против новых усовершенствованных форм угнетения человека человеком, который породил поэзию молодых Кольриджа и Вордсворта, лишь в последний период своего творчества вступивших на путь компромисса с действительностью.

Противоречие между Байроном и современными ему писателями — далеко не единственное противоречие эпохи романтизма — является следствием идейной борьбы в пределах единого романтического движения. Стоит. только отказаться от характеристики его как совокупности метафизических «признаков» и определить питающую его историческую почву, как исключение Байрона из числа романтиков отпадет само собой. Он был романтиком, хотя и воевал против романтиков, так как его и их поэзия растет на одной и той же основе. Критический пересмотр просветительской идеологии в свете философии нового времени, неприятие капиталистической действительности, ощущение ее трагической противоречивости, скорбь при виде того, что «человек сделал с человеком» (Вордсворт), в большей или меньшей степени характерны для всех романтиков, в том числе и для такого сурового критика романтизма, каким нередко бывал Байрон.

В его творчестве конфликт между классицистической теорией и романтической практикой порождается неразрешимыми противоречиями в сознании поэта, которому выпало на долю выразить героические усилия, колебания и порывы людей переломной эпохи.

Глава V

ШЕЛЛИ

(1792–1822)

Круг интеллектуальных интересов Шелли, одного из образованнейших людей своего времени, чрезвычайно широк. Социология, политика, история, философия, естественные науки, литература, Изобразительные искусства увлекали поэта, и он отдавал их изучению годы неустанного труда. Напряженность теоретических размышлений соединяется у него с непосредственностью лирического переживания. Идея становится страстью, а страсть воспринимается как ступень в развитии идеи. Шелли жил недолго, но очень рано начал развиваться и за какие-нибудь 15 лет проделал сложную эволюцию.

Направление ее соответствует общему движению философской мысли в эпоху романтизма, то есть движению от механистического просветительского материализма к покоящейся на идеалистической основе диалектике и историзму.

Эволюционировали, естественно, и взгляды Шелли на общественное развитие, и особенно его оценка собственного участия в этом развитии. Но как бы горестно ни ощущал поэт в последние годы свою оторванность от читателей, как бы ни говорил он, что в одиночестве творит только человек, наделенный бессмысленным тщеславием, — он не мог и не хотел бросить писать. Он до конца не отказывается от веры в силу слова, от попыток оказать облагораживающее воздействие на современников. Хотя Шелли изображает себя слабым и сломанным неудачами («Адонаис» — Adonais, 1821, ст. 31–33), он никогда не переставал быть борцом, зовущим к переделке мира, и радостно откликался на события, в которых видел надежду для политической свободы. Он верил, что в непрерывности борьбы за нее заключен залог перевоспитания и совершенствования человечества. С юных лет Шелли готовил себя к защите угнетенных. Его трогательная доброта и неизменный альтруизм определили его готовность жертвовать собой ради блага всеобщего. Как говорил Байрон, волны разбиваются, ударяясь о берег, но океан все равно побеждает. Во имя этой победы Шелли жил и творил.

1

Подлинная зрелость для Шелли, как и для Байрона, наступает после отъезда его в Италию в 1818 г. В то время; ему оставалось жить немногим более четырех лет. Поэт, по-видимому, понимал, что перешел через какой-то решающий рубеж, — и стихами и прозой подводил итоги предшествующих лет. Еще в «переходные» 1816–1817 гг. в «Гимне к интеллектуальной красоте» (Hymn to Intellect tual Beauty) он рассказывает об этапах своего духовного развития; о них же он пишет позднее в эссе «О жизни» (около 1819 г.). Говоря о своем раннем пристрастии материализму XVIII в., Шелли называет его учением соблазнительным «для молодых и поверхностных умов». Оно освобождает своих адептов от размышлений» (ShPrW, II, 176). Неудовлетворенный его механицизмом, поэт обратился к «интеллектуальной системе», построенной на понятии единства идеи и внешних предметов, на которых она основывается: «Ничто не существует вне восприятия». Вместе с тем Шелли не приводит ни к солипсизму, ни к последовательному идеализму и не отвергает эмпирические методы мыслителей Просвещения.

Неразработанность общей философии поэта оставляет простор для взаимно противоречивых комментариев. Западные исследователи, как правило, сосредоточивают свое внимание на идеалистических тенденциях воззрений Шелли; советские исследователи — на материалистических. Между тем важным представляется показать, как они сочетались в мировоззрении поэта, показать, что элементы идеализма присутствовали в ранний, преимущественно материалистический период его развития, а верность материализму сохранялась и в более поздний период его жизни, отмеченный усилением идеалистических тенденций.

Такие колебания в конце XVIII — начале XIX вв. закономерны. В большей или меньшей степени они прич сущи всем участникам романтического движения, поскольку в их мировоззрении традиции, унаследованные от эпохи Просвещения, взаимодействуют с диалектико-исторической философией нового времени.

С просветительским материализмом Шелли связывает прежде всего признание объективного мира, независимого от сознания. Хотя отдельные его формулировки по видимости близки берклианству, он утверждает, что глупо объяснять происхождение мира деятельностью мысли и верить, будто вселенная состоит из того же, из чего сотканы наши сны. С Просвещением Шелли связывает также идея об изначально присущем человеку добром начале, которое, будучи искажено влиянием уродливой среды, должно все же победить под действием благоприятных условий, материальных и моральных. Здесь особенно ощущается влияние английского философа Вильяма Годвина (1756–1836), который утверждал, что совершенствование общества неизбежно, если каждый член его будет развиваться рационально и будет свободен от бремени как собственных страстей, так и тирании правителей.

Отметим, что поэт воспринял не только сильные, но и слабые стороны философии Просвещения, и в частности идеалистическое понимание факторов, определяющих «среду», «условия» и господствующие мнения. Идеи Шелли о связи между уровнем благосостояния народа и его духовной деятельностью тоже восходят к историческим построениям просветительской, поры, к сочинениям Вольтера, Монтескье и Кондорсе, которого Шелли особенно почитал.

Аналогичные идеи высказывали Скотт (см. с. 77, 87) и критик-эссеист Хэзлитт (HCW, V, 161–62), но из одинаковых посылок Скотт, с одной стороны, и Хэзлитт и Шелли, с другой, делают различные выводы: шотландский романист отстаивает традиционный и эволюционный путь развития, считая его залогом постепенного умножения духовных и экономических благ; Хэзлитт и Шелли возлагают надежды на революционные изменения и связывают наивысшие периоды расцвета народа с наиболее яркими вспышками его борьбы за освобождение от политического и нравственного гнета.

У французских просветителей, в частности у Гольбаха, книгой которого «Система природы» Шелли длительно увлекался и даже переводил на английский язык, он заимствовал представление о