Шрифт:
Закладка:
– Объясни купцу, что ты хочешь. – Сорглан пожал плечами. – И если сделаешь это понятно, то в следующий раз он подвезёт в точности то, что тебе требуется. Теперь с Терры будут таскать всё что под руку попадется. Всё можно будет здесь приспособить.
Ингрид отправилась объяснять и получила заверения, что на следующий раз заказ непременно будет выполнен. По мере возможности, конечно. Но уж в своих людях торговец не сомневается, эти что хочешь из-под земли достанут за звонкую-то монету.
А ветер теперь всё чаще нагонял с моря туманы. Воздух по утрам был кристальным и холодным, таким чистым, что дальние горы были видны ясно, будто находишься вблизи. Вода становилась холодней, и во всём чувствовалось приближение осени. Оно и понятно, в северных широтах есть, пожалуй, только один по-настоящему летний месяц – июль. Июнь на севере – ещё весна, а август – уже осень. И хотя кроны деревьев ещё упрямо зеленели, все, кто имел отношения к земле и её щедротам, удвоили усилия, чтоб успеть заготовить на зиму побольше провизии.
Во дворе усадьбы варилось варенье. Женщины использовали все печи, которые были в их распоряжении, чтоб уставить их большими котлами со сладким варевом. По распоряжению Алклеты были вскрыты кладовые, где хранились мешки тростникового сахара, накопленные за зиму (сахар купцы привозили только зимой, и первейшей задачей графини было рассчитать, сколько же его понадобится летом). Готовое варенье переливалось в небольшие бочонки, а особенно ценное и вкусное, например вишнёвое – в банки, тоже привозные, как и сахар. Каждый день делались всяческие соленья, и, понятно, ставились наливки.
Иногда Алклета отпускала дочь погулять, освобождая её от необходимости бегать и за всем смотреть, и тогда Ингрид шла в лес либо же брала лошадь и ехала в горы. Почти всегда в этих поездках её сопровождал Канут. Он ревниво следил за её безопасностью, ещё пуще, чем сам Сорглан. Их обученные лошадки ловко карабкались по уступам, чутьём своим находя такой путь, чтоб не сорваться, если же совсем не знали, куда ступить, то останавливались, и тогда дальше уже люди шли сами.
Ингрид любила забираться на скалы, нависающие над морем, и стоять, смотреть в лазурную, а иногда и тревожно-свинцовую даль – это зрелище её успокаивало. Она любовалась морем, а стоящий рядом и немного сзади Канут любовался ею, хоть и старался этого не показать.
Он вообще теперь держался поближе к сестре. Если она куда-то ехала, то он старался следовать за ней, даже если поездка была чисто деловая, хозяйственная, а такие Канут прежде терпеть не мог. Если она, скажем, участвовала в приготовлении варенья, то и он крутился где-нибудь поблизости, норовя сунуть палец в сироп, чем вызывал уйму ласковых шуток со стороны служанок, которые пытались привлечь его внимание. Ингрид всё это забавляло, она не возражала ещё и по той причине, что с ним было много веселее. Канут был прекрасным собеседником, он оживлял обстановку весёлыми и захватывающими дух рассказами о своих походах и тех диковинах, которые ему доводилось видеть вдали от дома; сестра его старалась не отставать и в свою очередь рассказывала то, что ей случилось вычитать в книгах.
Но больше всего ему, конечно, нравились поездки. Если леди Алклета отпускала дочь, то с утра Канут седлал двух лошадей, выводил их из конюшни и ждал. Ингрид появлялась с небольшим свёртком провизии, который был упакован так, чтоб без уталкивания влезть в плоскую седельную сумку, и они ехали в горы, в лес или просто по берегу. Потом находили удобное местечко, которое устраивало обоих – Канута из соображений комфорта и тепла, а его сестру – с точки зрения красоты окружающей природы – устраивались на расстеленных плащах, болтали и угощались.
– Мне отец рассказал, как тебя весной проверяли железом, – сказал он однажды. – И ты мне упоминала об этом в нашу первую встречу. Расскажешь подробнее?
– О чём? – Она прыснула. – Я думаю, ты не раз видел, как человека прижигают железом, и как это выглядит.
– Я о другом. Почему тебя заподозрили в инности? Ты что-то сделала?
Ингрид стала очень серьёзной. Она огляделась – с того места, где они сидели, было видно море, а с другой стороны шумели низкорослые кривые деревья, примостившиеся на почти голой скале. По небу бежали тучки – они не внушали опасения, были светлыми, без признаков дождя – но то и дело они скрывали солнце, и тогда становилось холодновато ещё и потому, что дул пронизывающий влажный ветер, поэтому плащ Ингрид не скидывала. Наоборот, поплотнее в него закуталась и иногда ёжилась.
– Ну как тебе сказать… Был Бельтан. У нас на родине этот праздник тоже празднуется.
– Да? А как? – оживился Канут.
– Не знаю, как он праздновался раньше. Но теперь те, кто о нём помнит, празднует его как придётся. Мы с друзьями выезжали в лес на ночь равноденствия.
– И жгли костры?
– Понятное дело, иначе же в лесу в это время можно просто околеть. – Она рассмеялась. – Так вот на этот Бельтан я решила немного пройтись по лесу. И нашла одно местечко – маленькое озерцо, и на его берегу ещё дерево растёт, такое развесистое.
– Знаю. Уютное место.
– Да. А ты ведь помнишь, Бельтан – такое время, когда в воздухе что-то есть… Такое, необычное, древнее…
– Да, конечно.
– Вот мне и захотелось потанцевать. Я и потанцевала. А это увидела одна из девушек поместья.
– Эта та, которая теперь тебя избегает? Она уверена, что ты будешь мстить.
– Ну и дура. Я не настолько мелочна. Плевать мне и на неё, и на её неприязнь ко мне. Я тогда и не подумала, что меня кто-то может видеть. И тем более не подумала, что в моём танце можно увидеть что-то угрожающее.
– Не думаю, будто она увидела что-то особенное. Просто на Бельтан в лесу танцуют только жрицы. И альвы. Люди опасаются леса и в Бельтан, и в Самайн…
– В Самайн особенно.
– А, знаешь. А ты же не жрица. Вот она и перепугалась. Да и вообще… И что ты танцевала?
– Я импровизировала. – Ингрид вынула из сумки фляжку с пивом, глотнула. – Хочешь?
– Давай… А ты не покажешь, как танцуешь?
– Зачем?
