лексику.

Наконец, поезд очень медленно, вразвалочку въехал под дебаркадер Николаевского вокзала в Москве.

На платформе толпился народ. «Шишку какую-нибудь встречают», — подумал Саша.

— Что-то очень много студентов, — заметил Гогель.

И правда в студенческие шинели была облачена большая часть толпы. Но встречались и барышни с цветами.

Поезд остановился, и кондуктор открыл дверь.

Саша ступил на платформу, и вокзал огласился громовым «Ура!» Вверх полетели студенческие фуражки.

Он не успел оглянуться, как обнаружил у себя на шее несколько венков из роз и пионов и пару букетов в руках. Букеты он оперативно сгрузил растерянному Гогелю.

Нашел глазами Склифосовского и раскрыл объятия.

— Николай Васильевич! Я ужасно рад.

— Простите меня, Ваше Императорское Высочество! — засмущался Склифосовский. — Я и сказал-то паре друзей, но все как-то сразу узнали.

— Да, черт с ним с инкогнито! — сказал Саша.

И поискал глазами что-нибудь типа броневика, танка, балкона, белого коня или хотя бы университетской кафедры. К его услугам была только длинная балюстрада посередине платформы, отделявшая от путей большую часть публики.

Саша довольно ловко вскочил на нее и поднял руку.

— Господа! — сказал он.

И порадовался тому, что не зря в прошлом году вырабатывал командный голос в кадетском лагере.

— Я очень тронут, — продолжил он. — И был бы рад обнять вас всех. Я ничем этого не заслужил и постараюсь вас не разочаровать. Чтобы вы никогда не пожалели, что пришли меня сегодня встречать на вокзал с цветами. Здесь только медицинский факультет или весь Московский университет?

— Юридический! — крикнул кто-то из толпы.

— Физико-математический! — откликнулся кто-то справа.

— Историко-филологический! — отозвались слева.

— Супер! — сказал Саша. — У меня просто нет слов!

Саша уже собирался закончить на этом торжественную часть и спрыгнуть на платформу, но не дали.

— Мы тут читаем вашу конституцию… — заметил юрист, — она ведь ваша?

— Если та, где про права женщин, запрет рассмотрения дел гражданских военными судами и всеобщее среднее образование — то моя, — признался Саша.

— А вам не кажется, что назначение части верхней палаты парламента — это антидемократично? — продолжил студент.

— О! — улыбнулся Саша. — Наконец-то критика слева! А то Сен-Жюст! Сен-Жюст!

И взглянул на Гогеля.

— Григорий Федорович! Я чувствую, нам сейчас часть цветов придется обратно отдавать.

Но студент смотрел серьезно, и Саша понял, что не отшутится.

— Совершенно очевидно, зачем это надо, — продолжил Саша. — И я не собираюсь это скрывать. Чтобы российский царь не превратился в английского короля, который только царствует, а не правит. Чтобы у нашего монарха было хотя бы столько власти, сколько у американского президента, который имеет в парламенте поддержку партии, которая его выдвинула. В обрядовой фигуре монарха я смыла не вижу. В этом случае, народ, боюсь, быстро поймет, что тратиться на все эти бессмысленные церемонии ради якобы символа нации — слишком разорительно и разумнее обойтись без них.

— Почему не республика? — выкрикнул кто-то из историков.

— Отличный вопрос! — сказал Саша.

И окинул взглядом платформу.

— Полиции поблизости нет?

Народ как-то притих.

— Республика — это общее дело, — продолжил Саша. — Это дело, которым надо заниматься изо дня в день. Надо тратить свое время, нервы и силы на бесконечные заседание и комитеты с весьма малым выхлопом. На «говорильню», как у нас любят величать органы народного представительства. А, если мы перестанем заниматься этим «общим делом» обязательно найдется тиран, который подгребет его под себя, не успеем и оглянуться.

— Почему обязательно тиран? — поинтересовался студент-юрист.

— Потому что никому больше это не надо, — объяснил Саша. — Русские — нация не политическая, без опыта парламентаризма. Для нас угроза скатывания в диктатуру очевидна и плохо преодолима. Посмотрите на французов! Нация, куда более политическая, чем мы. И что мы видим?

— Наполеона Третьего, — подхватил историк.

— Именно! — сказал Саша. — Луи Наполеон, пришедший к власти на демократических выборах, сначала разогнал парламент, потом установил авторитарную полицейскую диктатуру и, наконец, провозгласил себя императором.

— Он периодически проводит плебисциты, — заметил юрист.

— Да! — вскликнул Саша. — Это к вопросу о хваленой прямой демократии, которую легче легкого превратить в пустую формальность. Я не против плебисцитов, но это не замена парламенту. И как вы себе представляете плебисцит в стране с нашим уровнем грамотности?

— Как вы относитесь к всеобщему начальному образованию? — в тон ему спросил юрист.

— Отлично! — сказал Саша. — Более того, нам нужна ликвидация безграмотности и среди взрослого населения. Но пока, увы! Все мои предложения натыкаются на единственную фразу: «Нет денег». И я знаю, что это правда: «Действительно, нет».

— На путешествия вдовствующей императрицы в Ниццу деньги находятся, — негромко заметил студент с физмата.

Но Саша услышал.

— Математики считают, — заметил он. — Ну, давайте посчитаем. Да, некоторых членов моей семьи есть в чем упрекнуть. Но упрек не по адресу. Когда обсуждался мой визит в Москву, я категорически отказался от царского поезда, и на дорогу потрачено 19 целковых и столько же на билет для Григория Федоровича. А также обед и завтрак в Малой Вишере и Клину. Я мало ем. И ни копейкой больше! Это первый класс, но в свое оправдание могу сказать, что билеты пока не я покупаю. Меня бы устроил и второй. Так что надеюсь не попасть в раздел «Августейшие путешественники» всем нам известного издания.

— А вам не кажется, что диктатура может быть благом? — подключился к дискуссии математик.

Умнейшие из технарей иногда ужасающе наивны в общественно-политических вопросах.

— Нет, — сказал Саша.

— Но диктатору легче осуществить радикальную программу преобразований, — возразил студент, — Не заболтают.

— Все-таки меня восхищает трогательное единство самых густопсовых консерваторов с самыми радикальными революционерами в вопросе о диктатуре, — усмехнулся Саша. — Совсем недавно читал одного весьма мятежного автора, который тоже ратовал за диктатуру. У меня даже отпало желание за него просить. Попросил, конечно, все равно, ибо обещал. Но из одного чувства долга.

Да, легче. Но до определенного момента. Рано или поздно, даже самая модернистская диктатура, станет воспроизводить сама себя, чтобы не утратить власть. И станет тормозом на пути преобразований.

Это опасная мечта. Бойтесь своих желаний, они иногда воплощаются…

От здания вокзала раздался свисток. Саша оглянулся.

Оттуда шел квартальный надзиратель в окружении полицейских, и