чтобы я один мог сгонять на пару дней в Москву? Я же сказал: инкогнито. Могу даже Гогеля не брать. Сам справлюсь. Склифосовский меня встретит в Москве.

— Что? — спросил Папа́.

— Я могу даже не тратиться на гостиницу. Николай Васильевич поставит раскладушку в лаборатории.

Папа́ возвел глаза к розетке на пололке.

— Не понимаю, — сказал Саша. — Если я могу спать на раскладушке у себя дома, почему я не могу спать на ней в лаборатории Склифосовского?

— Ладно, — сказал отец. — Поезжай, но ты должен обещать, что я больше никогда от тебя не услышу имен ни Петрашевского, ни Дурова, ни Бакунина.

— Не могу, — вздохнул Саша. — Революционеры, если их долго не прощать, могут решить, что иначе никак не получиться вернуться в милый сердцу Петербург, кроме как замутив революцию. А если вдруг я об этом узнаю? Что мне тогда делать с зашнурованным ртом?

Отец усмехнулся.

— В этом случае можешь их называть. Но только в этом.

— Хорошо, договорились, — улыбнулся Саша.

27 мая, в среду, билеты на чугунку были на руках у Гогеля. Поезд отходил в шесть часов вечера.

Саша еще успел послать телеграмму, в очередной раз нагло воспользовавшись правительственной связью: «Приезжаю мск 10 утра 28 мая Встречайте».

В половине шестого они были на Николаевском вокзале.

Одним Гогелем, разумеется, не обошлось. Сашу сопровождал камердинер Кошев и лакей Митька, а гувернера слуга Прохор.

Зачем нужна вся эта орава Саша понимал плохо.

Он насмотрелся на пригородные поезда в Петергофе, а вот поезд дальнего следования видел впервые. И, да, было на что посмотреть.

Металлический вагон тёмно-серого цвета имел семь одностворчатых дверей с ручками и поручнями, а под ними вдоль всего вагона тянулась единая подножка, шириной сантиметров в пятнадцать, а над ней — дополнительные прямоугольные ступеньки под каждой дверью.

Гогель открыл дверь и пригласил Сашу в купе.

Оно выглядело почти обычно, если не считать того, что напротив, с другой стороны вагона, была такая же дверь, и вела на улицу, а никак не в коридор. Последний же отсутствовал.

Друг напротив друга имелись обитые красным бархатом довольно узкие диваны, зато с очень высокими спинками.

«Интересно, как же они раскладываются?» — подумал Саша.

Над диванами располагались полки для вещей на красивых кованых опорах.

Он шагнул внутрь, за ним последовал Гогель и сел напротив.

Остальная компания свалила куда-то назад. Саша предположил, что в третий класс. Это очевидно был первый.

То, что окна и двери с двух сторон, ему понравилось, но оставались неясными некоторые бытовые вопросы. «Ладно, потом спрошу», — подумал он.

Паровоз издал гудок, вагон мягко тронулся, и крыша дебаркадера поползла назад, открывая путь жарким лучам весеннего солнца.

Саша всегда обожал поезда. Сидишь, покачиваешься, любуешься пейзажами, медитируешь, наблюдешь проплывающий мимо мир: города, поселки, леса и реки, горы и холмы. Не то, что самолет, из которого видны одни прямоугольники полей да облака.

Но в последнее время, там в будущем, все больше приходилось летать самолетами, отчасти из-за экономии времени, отчасти из-за сокращения железнодорожных маршрутов: где перерезанных наглухо закрытыми границами, где участками разобранных, утративших прибыльность путей.

Он с удовольствием откинулся на спинку дивана и прищурился на солнце.

Вдруг в правом окне появилась человеческая голова. Поезд зашел на поворот, качнулся, и голова отдалилась от окна. Но в следующее мгновение появилась снова, уже в дверном окне.

Саша обеспокоенно посмотрел на Гогеля.

Глава 14

Генерал был совершенно спокоен.

— Григорий Федорович, кто это? — спросил Саша.

— Кондуктор, — сказал гувернер.

— Но он снаружи поезда!

— Конечно, — кивнул Гогель. — А где же?

Ну, да! Коридора же нет.

Визитер был в каске с двуглавым орлом и темно-зеленой форме с двумя рядами пуговиц. Саша подвинулся к двери, присмотрелся и разглядел на пуговицах перекрещенные топорик и якорь.

Кондуктор был здоровым мужиком лет за тридцать и носил усы и бакенбарды.

Он довольно вежливо постучал в окно костяшками пальцев в перчатке.

Гогель кивнул, достал из-за пазухи билеты и сотворил нечто неожиданное. Дело в том, что из отверстия под дверным окном свисал ремень с периодическими дырками. Саша сначала не понял его предназначения, но теперь предположил, что это страховка для железнодорожников.

И ошибся.

Гогель снял ремень со штифта, слегка отпустил, позвонив ему частично уйти в отверстие, и окно поползло вниз, съезжая вдоль внешней части двери.

В купе ворвался грохот колес и запах паровозного дыма.

А Григорий Федорович подал билеты через окно.

Кондуктор, держась за поручень одной рукой, другой принял билеты, кивнул, вернул обратно, и лихо отдал честь.

Поезд в очередной раз ушел на поворот, качнулся, вагон заскрежетал, но железнодорожник каким-то чудом удержался, перехватил поручень правой рукой и сместился вдоль вагона.

А Гогель потянул за ремень, поднимая раму окна.

— Оставьте немного, — попросил Саша.

Поднялся на ноги и высунулся наружу.

— Осторожно! — забеспокоился гувернер.

— Все нормально, — успокоил Саша.

Кондуктор стоял на той самой единой подножке, тянувшейся вдоль вагона, и проверял билеты у очередных счастливых обитателей первого класса.

— Григорий Федорович, а это не опасно? — спросил Саша. — Какая у нас скорость? Километров сорок в час? Пятьдесят?

— Вёрст, — поправил Гогель. — Да, примерно.

— И они не срываются?

— Бывает, — вздохнул гувернер.

— И в туалет надо пробираться также? Или туалета нет?

— Есть, в багажном вагоне. Но я вам не позволю, Александр Александрович! Лучше мы остановим поезд.

— Это не срочно, — хмыкнул Саша. — Не надо ради меня останавливать поезд.

— На станции можно будет сходить, — успокоил гувернер. — Станции примерно через каждые 80 верст.

— В вагон-ресторан тоже переходят на станциях? Или его тоже нет?

— Что? — переспросил Гогель. — Вагон-ресторан? Нет. Поужинаем в Малой Вишере.

Саша уж не стал спрашивать, есть ли в вагоне душ. Собственно, с душем он и сам путешествовал всего один раз, году в 2016-м, когда по всей Европе, через Белоруссию, Польшу, Словакию, Венгрию и Сербию пустили туристический поезд в Болгарию. С вагонами фирмы Сименс, временем в пути трое суток и ценой билета в 20 тысяч рублей.

— Григорий Федорович, а можно билеты посмотреть?

Гогель протянул Саше зеленую картонку с красной сургучной печатью в правом верхнем углу. «Билет для следования по Николаевской железной дороге», — гласила надпись.

Под ней было от руки