подумайте, как вы проведете такой огромный отпуск. Советую провести его не в нашем городе.

Полозов встал:

– Не знаю, как вас благодарить.

– Не стоит, – Эльвира Анатольевна улыбнулась. – До встречи.

Они распрощались, как старые добрые друзья, и молодой человек помчался домой. Его учеников уже не было в школе, и он подумал, что на последний звонок, конечно, он придет. Они с ребятами готовили поздравления одиннадцатиклассникам, и Полозов знал, как они ждут этого выступления.

Большой отпуск не пугал учителя. Олег знал, что станет делать. Он поедет в Крым и отыщет ту вещь, о которой говорила бабуля. Он выполнит ее последнюю волю.

Олег достал мобильный и набрал телефон Колосова.

– Составишь мне компанию? – поинтересовался он.

Андрей даже не стал спрашивать, куда они отправляются, – ему было все понятно.

– Составлю, друг. Когда едем?

– Послезавтра, – решил Полозов. – Завтра у меня последний звонок.

– Послезавтра так послезавтра, – откликнулся полицейский. – Только скажи мне: ты прочитал дневник?

– Прочитал, – выдохнул Олег. – Только не вздумай экзаменовать меня. Мне больно говорить о…

– Тебе придется говорить и о бабушке, и о ее друзьях, – перебил его приятель. – А еще сегодня тебе придется посетить подругу бабушки Марию. Спасибо дневнику. Зная ее имя и фамилию, узнать адрес не составило труда.

– Какая Мария? – спросил Олег и тут же вспомнил: – Ах да, караимка! Но я не хотел бы сегодня…

– Мы поедем к ней прямо сейчас, – решительно объявил майор. – Пойми, это необходимо, если послезавтра ты хочешь отправиться в путь. Я заеду за тобой на такси.

Полозов собирался протестовать, но передумал и махнул рукой.

Глава 26

Феодосийское шоссе, 1941

Тела тети Нонны не было видно: его закрывали десятки тел незнакомых людей. Не увидела Роза и деда с внучкой, и молодую женщину с пионером Семеном, чтобы сказать им последние прощальные слова. Она вылезла из рва, подхватила чью-то кацавейку и старый, проеденный молью шерстяной платок, выброшенный немцами за ненадобностью, и быстро побежала к редкому, присыпанному снегом крымскому лесу. За ней никто не гнался, но она, собрав последние силы, мчалась как лань. Добежав до чахлых деревьев, кое-как способных предоставить ей убежище, Роза кинулась на землю, усыпанную желтыми листьями, зарыдала и рыдала долго, пока солнечные лучи не позолотили верхушки деревьев. Потом, усилием воли заставив себя подняться, девушка побрела дальше. Она не знала, что ей делать. Идти к партизанам? Но где они, эти партизаны? Говорят, их отряды разбросаны по всему Крыму, однако есть ли они поблизости?

Утопая в грязи, Роза не чувствовала ни холода, ни голода. Желание все же добраться до партизан, чтобы вместе с ними продолжить борьбу против фашистов и отомстить за гибель близких, придавало силы.

Сколько дней она шла? Три, четыре? Что ела? Или не ела, а только пила из горных рек и ручьев, она не помнила. Однажды, упав от бессилия возле толстого ствола дуба, Роза задремала. Ее разбудил топот копыт и звяканье подков. Девушка раздвинула ветви колючего кустарника и посмотрела на проселочную дорогу. По ней двигалась повозка, которую еле тащила тощая гнедая кобылка с белой звездой на лбу. На повозке сидела девушка, казалось, ее ровесница, и держала вожжи. Девушка была черная и смуглая, как Роза, с тонким, с горбинкой, носом, и крымчачка почувствовала в ней родственную душу. Она бесстрашно вышла из леса навстречу повозке, и девушка, удивленная и испуганная ее появлением, придержала кобылу.

– Стой, бедовая. Откуда ты? – обратилась она к Розе, и в ее голосе прозвучали ужас и жалость.

Это было неудивительно. В старых разбитых туфлях, в кацавейке, разорванной жесткими колючими ветвями, в проеденном молью платке, худая и бледная, поблескивавшая черными глазами, Роза выглядела лесным привидением, внезапно выросшим перед повозкой. Словно поняв это, крымчачка бросилась к своей новой знакомой с мыслью, что два раза не умирать, и схватила ее за покрасневшие от холода руки.

– Девушка, пожалуйста, помоги мне! Меня чуть не расстреляли немцы. Пожалуйста, помоги, не бросай меня здесь!

Незнакомка наморщила смугловатый лоб, будто принимая решение, и наконец выговорила:

– Залезай в повозку и укройся одеялом. Оно на дне.

– Спасибо, – Роза последовала ее совету. – Спасибо тебе.

Девушка тронула вожжи, и лошадь пошла шагом.

– Как тебя зовут? – спросила спасительница.

– Роза. А тебя?

– Мария, – ответила незнакомка и поинтересовалась: – Ты разве не караимка? В тебе есть что-то от нашего народа. Или еврейка?

– Я крымчачка, – призналась девушка. – Поэтому немцы пытались расстрелять меня в противотанковом рву на Феодосийском шоссе. Мне повезло, потому что меня закрыла телом моя мама. – Она всхлипнула, стараясь сдержать слезы, но они предательски катились по щекам.

– Поплачь, Роза, поплачь, – участливо произнесла Мария. – Нашему народу повезло, фашисты его не трогают, но это не значит, что мы прекрасно живем. Впрочем, что говорить… – она дернула вожжи. – Сейчас ты поедешь со мной под Бахчисарай в деревню Керменчик и поселишься в моем доме. Я живу с матерью, отец на фронте. Ты ничего не бойся: я выдам тебя за мою двоюродную сестру из Симферополя. У тебя нет родственников или знакомых в Бахчисарае и его окрестностях? Нет никого, кто мог бы узнать тебя и выдать?

Роза подумала и покачала головой:

– Нет. Правда, сюда собиралась моя тетя Сара с детьми. Может быть, ты видела их. Она такая красивая, стройная, с длинными черными волосами. А ее дочка… Моя сестра… Она тоже очень красивая. Они должны были приехать из Севастополя.

В то промозглое декабрьское утро Мария не сказала своей новой подруге о том, что знала. Да, она видела Сару с ее дочерью Соней, приехавших к родственникам. Почему-то Сара полагала, что Севастополь возьмут скорее, чем Бахчисарай, что немцы могут не пройти в глубь полуострова, остановленные Красной Армией, но жестоко ошиблась. Несколько дней после прихода немцев в поселок Керменчик было тихо, но потом предатели выдали крымчаков и евреев. Их вывели на площадь перед сельсоветом и заставили раздеться, а потом фашисты стали насиловать молодых женщин и девушек. Тетю Сару насиловали прямо на глазах дочери, а потом занялись Соней. Сара сошла с ума в одночасье, и, когда ее повели на расстрел, тихо пела какую-то песню на крымчацком языке. Девушка шла рядом с ней, такая же безучастная ко всему, что происходило вокруг. Когда она поравнялась с Марией, стоящей, как и другие согнанные сюда односельчане, рядом с местом казни, новая подруга Розы заметила в ее иссиня-черных волосах седые пряди.

Сейчас Мария не могла рассказать об этом Розе. Она еще сама не пережила увиденное и не хотела, чтобы крымчачка совсем