Было радостно видеть ее такой оживленной и совсем не дурочкой.

— Тролли, говорите? — бормотала Кери сама себе. — Это мы еще посмотрим!

Она знала, что Йорун, вероятно, никогда не сможет ни с кем поддерживать долгие беседы, но главное для Кери состояло в том, чтобы девчушка смогла общаться. Это освободило бы ее от изоляции, в которой она, должно быть, жила, от этого тихого, пустого мира, где все ее игнорировали. Пока они обе понимали, что имелось в виду, не было нужды в идеальном произношении.

Однажды днем Хокр вошел в ткацкую хижину в поисках Эйсе, но застал там только Керидвен и Йорун.

— Очень жаль, но она только что ушла, чтобы поговорить с Тайрой, — сообщила ему Керидвен.

— Спасибо, тогда я пойду поищу ее, — произнес он, на самом деле желая задержаться.

Нечасто у него появлялась возможность поговорить с Керидвен наедине, чтобы Рагнхильд не сверлила его взглядом. А ему так хотелось убедиться, что его пленница не страдает. Ее слова о том, что она ненавидит это место, занозой сидели в нем, и он искренне надеялся, что это неправда.

— С тобой все в порядке, Керидвен? — Хокру нравилось произносить ее имя; оно было прекрасно. Как и она сама, хотя была такой маленькой и хрупкой, что он боялся, как бы не сделать ей больно при малейшем прикосновении.

— Да, спасибо, ярл Хокр.

— Когда мы одни, можешь звать меня просто Хокр. — Он улыбнулся ей и был доволен, когда ее щеки слегка порозовели от смущения, но она улыбнулась в ответ.

— И меня обычно зовут просто Кери, а не полным именем.

Он кивнул и уже собирался ответить, когда, на мгновение оторвав от нее взгляд, заметил, что Йорун помогает ей сматывать клубок пряжи. Он уставился на дочь, удивленно моргая.

— Клянусь воронами Одина, мне что-то мерещится?

— Нет, почему же? — Кери нежно прикоснулась к малышке, которая изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы сделать шар круглым и ровным, и поэтому не заметила вошедшего.

Она заставила девочку посмотреть на свой рот, сказала «отец» и указала себе за спину. Йорун обернулась и заметно вздрогнула, ее глаза расширились. Кери положила руку девочке на плечо и ободряюще сжала его, шепча Хокру:

— Улыбнись ей, пожалуйста, тогда она, может быть, не будет так бояться.

Он растянул рот в такой широкой улыбке, на какую только был способен.

Йорун успокоилась, затем снова посмотрела на Кери.

— Отец, — громко повторила Кери, ободряюще кивнув.

Йорун послушно повернулась к Хокру еще раз и произнесла что-то похожее на «а-тес». Он почувствовал, как у него округлились глаза.

— Вот теперь я точно сплю. — Тем не менее он подошел и присел перед дочерью на корточки, глядя ей в глаза.

— Йорун?

— Двигай губами отчетливее и повтори чуть громче, — посоветовала Кери, стоящая позади него.

Он сделал, как она просила, и был вознагражден улыбкой дочери.

— Го-ун, — ответила та и указала на себя. — А-тес, — и указала на него.

Ком застрял в горле Хокра, когда он взглянул на Кери.

— Она говорит. Она поняла, что я сказал?

— Сейчас она узнаёт несколько простых слов, хотя ей нужно видеть твои губы, когда ты их произносишь. Я полагаю, что она слышит, но слабо. Если ты будешь говорить чуть громче и отчетливей, это облегчит ей задачу.

— Мы пытались говорить с ней раньше, но она не отвечала. — Хокр недоверчиво покачал головой. — Как тебе удалось заставить ее слушать?

Кери пожала плечами.

— Это случилось, когда мы были у ручья. Я использовала воду как зеркало, чтобы показать ей свое и мое отражение, а затем произносила ее имя, пока она не поняла.

Хокр сиял улыбкой.

— Но это же замечательно! Так что все были неправы, когда говорили, что она дурочка. И ты учишь ее ткать?

— Ну, мы начнем с простого — мотать и чесать шерсть, но не вижу, почему бы ей не научиться ткать, когда придет время. Я вовсе не думаю, что она глупа. Просто она так долго жила в изоляции, один на один с собственной головой, что теперь мы должны проявить терпение.

Он громко рассмеялся и поднял Йорун, раскачивая ее, пока она не засмеялась вместе с ним.

— Йорун, хорошая девочка, — сказал он, убедившись, что она видит его губы. — Как ты думаешь, Кери, она понимает, что я сказал?

— Я думаю, что она знает разницу между хорошим и плохим. И, хм, ей нравится, когда ее обнимают. — Глядя на него нерешительно, как будто не будучи уверена, не обидится ли он, Кери добавила: — Кажется, теперь она тебя не боится.

— Точно. Я никогда не хотел ее пугать, но, полагаю, был не всегда в лучшем настроении, поэтому она часто видела, как я хмурюсь.

Поняла она их или нет, но Йорун по-своему повторила его слова, и как же ему было приятно слышать ее голосок! Свершалось то, на что он уже почти потерял надежду, и радость заставляла его кровь петь в жилах.

По-прежнему держа дочь на руках, он подошел к Кери и, наклонившись, с сияющим лицом крепко поцеловал ее в губы.

— Не знаю, как благодарить тебя. Ты сделала мне самый драгоценный подарок, Керидвен. Ты чудо, настоящее чудо!

Щеки и шею Кери залило огненным румянцем. Возможно, он вел себя неподобающе, но он поцеловал ее из благодарности, и если бы его руки не были заняты Йорун, он бы и Кери поднял на руки.

— Не за что, — пробормотала она. — Я рада, что ты доволен. Надеюсь, с каждым днем слов у нее будет прибавляться.

— Ты должна научить меня всему, чему она учится, — сказал он. — Я очень хочу общаться со своей дочерью.

— Конечно. Я буду сообщать тебе обо всех успехах.

— Хорошо. А я буду стараться заходить к вам при любой возможности. — Он подумал было, что надо рассказать Рагнхильд, но инстинктивно понял, что она станет принижать достижения Йорун, пока девочка будет учиться говорить. — Ты не будешь возражать, если мы пока оставим это между нами? Есть те, кто… может скорее помешать Йорун, чем помочь. Наверное, лучше подождать и показать ее всем, когда она будет более уверена в себе?

— Да, хорошая мысль. В любом случае, она говорит только тогда, когда мы бываем одни. Эйсе знает, но я предупрежу ее, чтобы пока помалкивала.

— Еще раз спасибо. Ты даже не представляешь, сколь много это значит для меня. До свидания, Йорун. — Он помахал дочери, и та помахала в ответ.

Возвращаясь назад, Хокр широко улыбался всем, кого встречал. Многие останавливались, чтобы посмотреть на него, очевидно задаваясь вопросом, в своем ли он уме. Что ж, пусть считают его сумасшедшим — ему было все равно.