– Ладно, скажем, что электрические.

Я вспоминаю о великолепных машинах из коллекции моего отца. Это наша с ним единственная точка соприкосновения – я просто без ума от скорости. В те времена, когда я симпатизировала нашему шофёру Джеймсу, я часто упрашивала его пустить меня за руль, и он всегда уступал. Летя по трассе, где-нибудь за городом, я выжимала максимум из двигателя – и забывала обо всём на свете. Я мечтала уехать, сбежать, не снимать ногу с педали газа, пока не окажусь в самом удалённом уголке мира. И Джеймсу приходилось умолять, потом угрожать, чтобы я повернула обратно.

Шар движется с негромким шипением. Я заворожена пейзажем, буйными цветами, кипящей жизнью. Смутно различаю внизу каменную арку, стоящую на площади, от которой, как лучи, расходятся большие проспекты. Чуть дальше, на берегу бурного потока, возвышается железная башня на четырёх опорах. Конни, проследив за моим взглядом, объясняет:

– Это осталось с тех времён, когда Периферия должна была представлять одну или несколько мировых столиц: Берлин, Париж, Лондон, Токио… Они планировали построить здесь фешенебельные пригороды, каждый из которых повторял бы архитектурные коды знаменитых городов. Но проект не вызвал интереса у обитателей Центра – они не пожелали переезжать сюда, и его забросили.

– И поскольку не знали, что делать с уже построенными зданиями, то решили поселить в них бедняков.

– Как всегда. Лучшее достаётся богатым, а загаженные окраины – нищим и безработной молодёжи. Это были наши дедушки и бабушки, сорок лет назад. Те, из Центра, считали их париями, даже когда Демос ещё не существовал. Они портили красивую картинку. Поэтому их решили прогнать с глаз долой. Собрать всех здесь, пообещав прекрасную жизнь – новую профессию, рабочие места.

Конни принимается смеяться, будто рассказывает анекдот.

– По-моему, – продолжает он, – парни из Центра должны были пожалеть об этом. Особенно после восстания. Жизнь в Демосе теперь правда прекрасна. Особенно в Сити… Посмотри!

Я снова вижу те ошеломительные здания – точнее, то, что из них сотворили жители Демоса. Мне вспоминаются скупые объяснения Брук, и я решаю расспросить Конни, который выглядит несколько более разговорчивым.

– Кто входит в Мастерские Городского Дизайна?

– Все! Каждый, кто хочет и чувствует в себе творческую жилку. Но на практике участвуем в основном мы, молодые. Обычно мы кипим. И взрослые это признают. Они молодцы, почти всегда дают нам карт-бланш. С нашей стороны, мы знаем, что взрослые более эффективны в тех областях, где требуется опыт. Понимаешь, о чём я?

– Что значит «мы кипим»?

– Мы в том возрасте, когда в голове кипят творческие идеи. У нас нет ни страхов, ни ограничений. Завтрашний день принадлежит нам.

Конни распахивает руки на манер «я король мира», словно хочет обнять проплывающий внизу город. Его воодушевление удивительно. И заразительно. Я не понимаю: как простая стена тумана может разделять два столь разных мира? Я думаю о Центре. Об архаичном отношении к молодёжи. О том, что нас считают неспособными к ответственности. И уж точно не настолько талантливыми, чтобы взрослые следовали за нами, позволяя самим принимать решения. Вспоминаю наших преподов – не говоря уж о родителях! – которые всегда общаются с нами свысока и в ответ на любые возражения снисходительно твердят: «Ну-ну, поживи с моё, увидишь, что я прав!» Конни смотрит на меня, забавляясь. Но потом пододвигается ближе, став неожиданно очень серьёзным:

– Хорошо. Проблема в том, что гормоны тоже кипят. И это, признаться, я могу контролировать гораздо хуже.

Я разражаюсь хохотом. Удивительно. Такого со мной не случалось уже очень давно. За одно это я ему благодарна. Конни почему-то вызывает доверие.

– Я предупреждал, – заявляет он с лучезарной улыбкой. – Дай мне немного времени, и я сделаюсь забавным.

– Точно, – соглашаюсь я.

– И это ещё не все сюрпризы, здесь…

Я кручу головой, не зная, куда смотреть. Внизу сейчас проплывают река и стена тумана, обозначающие границу с Центром. На западе – другой водоём, поменьше. Шар летит над ним всего несколько секунд. И как раз в этот миг у меня в ухе раздаётся шипение и знакомый голос грубо возвращает к реальности.

– Мила…

Несмотря на ненависть, которую я питаю к С., услышав его, я испытываю неописуемое облегчение. Такое чувство, будто в бушующем океане мне кинули спасательный круг. Конни сосредоточен на траектории шара. Я отхожу от него, надеясь, что лёгкий свист летательного аппарата заглушит мои слова.

– Мила… вы меня слышите? Мы зафиксировали ваш голос… Если вы меня слышите, ответьте!

– Слышу, – шепчу я как можно тише. – Не орите… Я не могу говорить громче.

– Приёмник у вас в губе трансформирует легчайший шёпот в нормальный звук. И помните, что вы единственная, кто меня слышит…

Я улавливаю насмешливые интонации. Если бы он стоял сейчас передо мной, я бы его задушила.

– Как у вас дела?

– Супер! Спасибо! У вас есть ещё идиотские вопросы?

Конни оборачивается.

– Ты что-то сказала?

– Нет, я пела. Я часто пою.

Я демонстративно отхожу от него подальше.

– Вы поёте? – спрашивает С.

Я снова возвращаюсь к разговору с ним.

– Вы с самого начала заставляете меня петь. Разве нет?

– Не будем терять время. Связь очень неустойчива…

– Интересно знать почему…

– В какой вы стадии, Мила? – перебивает меня он.

– Я делаю всё что могу. Пытаюсь выбраться из того дерьма, в котором нахожусь.

– Ваше задание, Мила…

– Вы меня отправили в мир, о котором не знаете вообще ничего. Весь ваш план провалился с самого начала. И теперь я должна выпутываться одна. Так что не лезьте ко мне с вашим заданием!

Мы меняем направление. У меня в ухе раздаётся скрежет, обрывки слов, потом наступает тишина. Я пытаюсь забиться в самую глубину шара, как можно дальше от Конни, и шепчу:

– С.? С.! Ответьте! Говорите! Чёрт…

Нет связи. Я должна запомнить место, где появился сигнал. Выглядываю наружу. Мы заметно удалились от воды.

– Что это за река?

Конни, кажется, удивился, что я опять обращаюсь к нему. После того как секунду назад была полностью поглощена собой. Он, должно быть, принимает меня за сумасшедшую.

– Западная Река. Она течёт через Западный Лес. Подходить к ней близко я тебе не советую.

– Почему?

– Возле воды защитный экран действует слабее. Тебя могут засечь системы наблюдения Центра. А их военные там постоянно патрулируют. И они мечтают только об одном: захватить кого-нибудь из нас, чтобы заставить говорить.

Теперь я понимаю, почему С. смог поймать мой голос и почему мы смогли поговорить несколько мгновений. Я хорошенько усваиваю эту информацию.

– Шары запрограммированы не подлетать слишком близко к