доносится из складок агбады[17]. Как хоть он под ней дышит? Эта… маска на его голове улыбается, показывая зубы. Они ослепительно-белые. Должно быть, для еды он верхний рот не использует.

– Вы оба здесь, потому что президент хочет, чтобы я передала вам сообщение. Считайте меня рефери в этом соревновании. Ему нужна чистая и честная борьба.

– Не сомневаюсь, – говорит Джек.

– Мой отдел – мои агенты – проверят вашу благонадежность. Жак через это уже проходил. Результаты проверки будут обнародованы. Ранти, есть ли что-то, что я должна знать на этом этапе? Что-то такое, что может помешать вам занять государственный пост?

Марионеточная голова медленно качается из стороны в сторону.

– Мне нечего стыдиться. Вы можете получить доступ ко всем моим системам, взять мою кровь на анализ и опросить всех, кого пожелаете. Я хочу только служить Роузуотеру.

– Этого-то я и боялась, – говорит Феми Алаагомеджи. А потом поднимает руку с колен и стреляет Ранти в голову.

Джек ошеломлен, он моргает от кровавых брызгов и шока. Рука Феми все еще вытянута, неколебима. Револьвер старый, должно быть, двадцать второго калибра, антикварный, с перламутровой рукоятью; он курится дымком. Окровавленный тюрбан Ранти валяется в двух футах от него. Его тело все еще сидит, а Алаагомеджи, похоже, ждет, когда оно упадет.

– У него мозг в животе, – сообщает Джек.

– Знаю, – говорит Алаагомеджи. – Я хотела узнать, известно ли это тебе и поделишься ли ты со мной.

Она вскакивает на стол Джека – четырехсотлетний, из черного дерева – и снова стреляет, но промахивается, потому что Ранти приходит в движение: ползет по-крабьи, на четвереньках, виляя из стороны в сторону, – и попасть в него оказывается на удивление непросто.

– Дахун!

Дверь распахивается, и Дахун, вооруженный, оглядывает происходящее. За его спиной стоит Лора.

– Мы стреляем на поражение? – спрашивает он.

– Теперь – да, – отвечает Джек.

Агбада превращает Ранти в бесформенную массу, и понять, куда нужно стрелять, трудно. Дахун поражает его из плазменного пистолета. Запах ионизированного газа наполняет комнату, пока они разрезают одежду, чтобы убедиться, что Ранти действительно мертв. Местами он сгорел, местами – тошнотворно прожарился.

Дахун методично разрезает агбаду на мелкие полоски, а потом проводит над ними и над трупом каким-то прибором. Когда он подтверждает, что никаких записывающих устройств нет, Джек поворачивается к Алаагомеджи.

– Какого хуя ты творишь?

– Спокойно. Должна сказать, вживую ты разочаровываешь. Мне говорили, что ты куда более… сдержан.

– Ты только что убила президентского кандидата.

Алаагомеджи грозит ему пальцем.

– Не я, а мы. Мы только что убили президентского кандидата.

– В каком это смысле?

– В тот момент, когда ты сказал мне, где у него мозг, Джек, ты стал моим сообщником. Джек Жак – что надо вожак, верно?

Джек отвешивает ей пощечину тыльной стороной ладони. Алаагомеджи валится назад, скатывается со стола и приземляется рядом с мусорной корзиной; утрата достоинства сопровождается промельком белых трусиков. Когда Джек подходит к ней, Алаагомеджи наставляет на него револьвер.

– Чего ты добиваешься? Что тебе приказал президент?

– Я немножечко преувеличила свою роль. Президент знает, что я в Роузотере – и все. – Она умолкает, чтобы слизнуть кровь из уголка губ совершенно змеиным движением. – Мне нужно было, чтобы ты стал моим сообщником. Это важно.

– Не сработает. Здесь установлены камеры.

– Можешь проверить запись.

Дахун подходит к Джеку и шепчет:

– Белый шум.

– Я не дилетантка, а времени у нас немного.

– «Времени у нас немного»? Да ты только что войну объявила!

– Война уже идет, господин мэр. Ты разве не знал? – Алаагомеджи встает и поворачивается к окну. – Вот твой враг: купол, пришельцы. Мы воюем, и они побеждают.

– Сэр… – начинает Лора, но Джек жестом велит ей умолкнуть.

– Расскажи мне, – говорит он. – Как можно проще. Представь, что я дурак.

Алаагомеджи фыркает.

– Мне и представлять не надо.

– Чего ты хочешь добиться?

Она медленно встречается с Джеком глазами.

– Твоя политическая карьера, – а возможно, и жизнь – закончилась в тот момент, когда ты попросил о суверенитете. Остальное было лишь вопросом времени. Сберечь власть ты сможешь только одним способом – провозгласив независимость.

– Мы не готовы к гражданской войне.

– И никогда не будете. У правительства всегда будет больше пушек и солдат. Но у вас есть Полынь. Ты знаешь, как были определены границы города?

– Да, город начинается на линии, за которой ганглии не поджаривают вторгающуюся технику.

– Вот именно. Будет блокада. Это неважно. У нас есть еда, бесполетная зона над городом и здоровенный вышибала-пришелец на границе.

– Но ты сама только что сказала, что с пришельцем мы воюем.

– Это так, и пока мы здесь, я со своей командой найду способ победить в этой войне.

– Если ты убьешь Полынь, Роузуотеру конец.

– Наш враг – не Полынь. Не совсем Полынь. Наши противники – те, кто ее послал. Но это сейчас не самая важная проблема. Твое милое личико должно появиться на экранах и объявить о независимости Роузуотера прежде, чем эти новости доберутся до него – до президента. Захвати контроль над информацией прежде, чем это сделает он. А медленным вторжением займутся мои люди.

– Я ненавижу тебя за то, что ты поставила меня в это положение.

– Ты разбиваешь мне сердце. – Алаагомеджи убирает револьвер в свою ультрастильную сумочку. – Принимайся за сочинение речи. Времени нет.

– Дахун, задержи мисс Алаагомеджи.

– Миссис. – Она подчиняется без протестов.

– Сэр, – говорит Лора. – Я не хочу с ней соглашаться, но она права.

– В 1219 году монголы осадили персов. Осада продлилась месяц, но персы пали. Монголы убили примерно миллион человек. Знаешь, с чего это началось? С убийства послов Чингисхана в маленьком городке под названием Отрар. Мы только что убили посла президента. Убийство послов никогда не было хорошей стратегией.

– Сэр, вы должны…

– Я знаю, что я должен сделать. Добудь мне камеры.

Ты добрый или злой?

Я… нормальный. В основном добрый, наверное.

Нет. Неправильно. Ты злой.

Но это не так.

«Нормальными» бывают добрые вожди. А есть вожди хорошие, но они – злые. Чтобы стать поистине великим лидером, ты должен быть готов и способен принять то, что тебя назовут злым.

Я понимаю.

Истинная мудрость состоит в том, чтобы осознать, что эти концепции эфермерны и в конечном итоге несущественны.

Я понимаю.

Так добрый ты или злой?

Я злой.

Я злой.

Перед трансляцией Лора вручает Джеку планшет.

– Что это?

– Ахиарская декларация. Ну, знаете, принципы Биафранской революции. Для вдохновения.

– Нет. Это не имеет никакого отношения к восстанию угнетаемого народа. Мы привилегированы – по случайности, но все же привилегированы. Использование речи Оджукву