Шрифт:
Закладка:
«Ку-ку» тем временем все ближе и ближе прижимался к лодке. Рассвирепевший капитан, позабыв о всякой осторожности, не приказал вахтенному замерять глубину.
— Погоди ужо, отольются тебе слезы рыбацкие!.. Беда Третьяка! — шепчет Гордей.
А с катера орут:
— Все! Крышка вам! Сети ваши — станут наши!
— Ну, продажная мразь!.. Подавишься! — злорадно горят глаза башлыка.
— Эй, голь перекатная!.. Обдеру вас, как белок!
«Чичас, паря, залезешь на Воронихин Пуп! — шепчет Гордей. — Тут он миленький! Тут Воронихин Пуп!»
Башлык прицелился на что-то, одному ему известное, и повернул лодку в том направлении.
«Ку-ку» пристроился прямо к корме лодки, и с носа судна матросы уже тянут к лодке длинные багры, вот-вот зацепят посудину рыбаков.
Вдруг раздался гул, скрежет, тревожные крики.
Катер высоко задрал нос и повалился набок. Большое, неуклюжее колесо, оказавшись над водой, завертелось, как крыло диковинной птицы.
— Шлюпку на воду! — взревел капитан Сердяга.
Через несколько минут команда катера — в шлюпке. Матросы молча прощаются с судном, а разъяренный Сердяга хрипит и стреляет из нагана в сторону удаляющейся рыбацкой лодки.
Вдруг Гордей напряженно и громко прочитал:
— «Джеймс Кук».
— Тоже, наверно, был купчина? — зло вскинулся Туз Червонный.
Филимон важно сказал:
— Оный человече — великий мореход англицкий.
— Тьфу! По-нашенски одно слово — «Ку-ку». Паря, а сволочей-то надоть искупать в море, — крикнул Туз.
Гордей посуровел:
— Не бреши!
Отплыв на порядочное расстояние, повеселевший Страшных приказал:
— Стоп, мужики! Суши весла!.. Вот теперь можно и закурить.
Быстро разнесся слух об аварии «Ку-ку».
Все рыбаки Подлеморья знали, кто заманил купеческий катер на Воронихин Пуп. Гордея Страшных благодарно хлопали по плечу, угощали водкой, но упаси бог, чтоб кто выдал его властям. Утопят!
Подлеморцы — народ дружный.
Уже вторую неделю плотники с утра до ночи стучат топорами — латают дыры в днище катера.
Тудыпка торопит мужиков.
Еще бы! — вся голытьба бросилась рыбачить в купеческих водах.
— Вольготно промышляют мужики… Я бы своими сетишками тоже зацапал, — надрывно шепчет Третьяк.
Смотрит Третьяк, как уходят лодки в море. Вот и последняя отчалила от берега.
Матвей хлопнул шапчонку об воду. Зажмурился, упал на песок.
Долго лежал рыбак. Потом поднялся. Огляделся. Пустынный берег — и он. А лодки уплывают все дальше, превращаются в черные точечки.
Третьяк идет вдоль берега, не сводя глаз с лодок. Дошел до мыса. Сел. Горит сердце… горит весь.
День почернел.
— Задушиться… што ли? — со стоном выдавил он.
Вдруг глаза его зло сверкнули.
— Нет!.. Ужо погодите, ироды!
Матвей Третьяк бросил пить. Весь Онгокон в удивление привел.
— И что это с рыбаком подеялось? — пытает Гордея Филимон.
— Чему дивуетесь? Мужик червяка насытил, вот и перестал глотать змеевку, — заступился за друга Гордей.
— Поди насыть бабью утробу да глотку широку, — втык ему отрубил Туз Червонный. — Не то здесь што-то!
Третьяк больше не кричит: «Ку-ку», отдай сети!» А заходит на катер и помогает плотникам. Все закоулки излазил мужик. Теперь он знает, где топка парового котла, где сама машина пристроена, где кто живет.
Матвей перезнакомился со всеми членами экипажа «Ку-ку». Даже понравился толстомордому капитану.
— Ужо отдам тебе сети, конечно, не твое дерьмо, а кое-что получше, — засмеялся Сердяга.
Низко поклонился Третьяк Сердяге.
— Спасибо, господин хороший!
…Матвей Третьяк сидит на берегу и жмурится от чрезмерно горячего солнца. Любуется он старательно выкрашенным «Ку-ку». Везде успеет Третьяк.
И уж как хвалит он команду, а еще больше хвалит капитана Сердягу.
Сегодня день Ильи-пророка. И «Ку-ку» готов снова гоняться за «ворюгами». У команды двойной праздник.
Из поленницы принес Матвей лиственничных дров, распалил жаркий костер. Вокруг костра понатыкал с десяток рожней. Сидит, жарит рыбешку. Третьяк умеет жарить по-рыбацки! Омуль ровно зарумянился. Янтарного цвета прозрачный жир капает прямо на огонь и, пшикнув, вспыхивает яркими язычками. Запах жареного омуля заставляет людей глотать слюни.
— Язык проглотишь! — воскликнул подошедший к костру толстомордый, сияющий, такой добродушный капитан Сердяга.
— Вот и рыбка готова, господин капитан. Можете кушать… Куда отнести? — засуетился Третьяк.
— Спасибо, дядя Матвей. Здесь будем пировать.
Команда «Ку-ку» во главе со своим капитаном плотно обступила небольшой низенький столик. Началось гулянье в честь Ильи-пророка.
Матвей Третьяк прислуживает, как заправский слуга. От водки отказался.
— Прожег себе кишку, да так шибко, что еда и питье насквозь уходят, — объясняет рыбак свой отказ.
Хохочут стражники над недавним пьяницей, который ни днем, ни ночью не просыхал от водки.
А капитан громче всех гогочет:
— Помнишь, старик, как ты кричал: «Ку-ку», отдай сети!» Дурак, при чем тут «Ку-ку»?! Всему голова мы!.. К нам в ноженьки надо бы тебе упасть, а не купцу… Э-эх!
Третьяк виновато ухмыляется, подносит новые рожни с зарумянившимися омулями; янтарный жир капает с рыб на желтые доски столика.
— Дурак и есть! Окромя свово Подлеморья ничо и не видывал. Правду баишь, господин капитан.
А стражники пьют. Пьет с ними и лихой капитан Сердяга. Но против винца нет молодца, — свалился капитан, его кое-как увели в каюту. Один захотел искупаться, разделся, а дойти до воды так и не сумел: свалился в чем мать родила.
Третьяк доволен. Накормил своего доброжелателя — капитана Сердягу, который обещает ему сетей целых двадцать концов.
Доволен Третьяк: вся стража купца накормлена им. Добрые парни, жалеют Третьяка. Тоже обещают сунуть втихаря ему сетишек.
— Хорошие парни работают на славном «Ку-ку». Дай бог им здоровья, а ихнему катеру больше не наскакивать на Воронихин Пуп, — громко говорит Матвей, чтоб его услышал и похвалил Сердяга.
Ильин день — большой праздник. Все гуляют. Онгокон гудит от пьяных песен, разухабистых переборов тальянок, бренчат балалайки, дробно стучат каблуки. На краю поселка воет серый кобель Тудыпки — не взял его хозяин на Елену.
Матвею надоело караулить пьяных стражников и их угрюмый «Ку-ку». Чтоб немного размяться, пошел в гости к новому другу своему — Магдаулю! Навстречу вдоль берега брела Дуня-Красуля. Обессилев, села и заплакала, Матвей окликнул ее:
— Девка, беда, што ль, стряслась?
— М-мм-м, — промычала в ответ и, отбросив с лица космы, уставила пьяные глаза на Матвея. — Никак Третьяк? — пьяно ухмыльнулась девка.
— Дунька, давай отведу тебя домой.
— Зачем?
— Хы, зачем… спать ляжешь…
— Э, паря, разговоры пусты — пойдем в кусты! Хи-хи-хи! — подмигнула и залилась пьяная.
Третьяк плюнул и, не оглядываясь, пошагал дальше.
Рядом с бараком — землянка развеселой вдовы Гурьянихи. Через крохотное окошечко доносится треньканье балалайки, ей кто-то вторит не то заслонкой, не то ведром.
Калинка-малинка моя,
В саду ягода малинка моя!
