Девушки и развлечения были на втором плане. Нет, они, девушки, конечно, были недалеко, украшали жизнь своим присутствием: поцелуями, ничего не значащими обещаниями, и Гильман платил им высокочастотной влюблённостью и только дружбой.

«Должна же когда-нибудь ему встретиться одна, ну та, единственная», — думал Гильман. Эта мысль проявлялась всегда в его сознании. Он представлял свою девушку, которая станет потом его женщиной, будет при этом его любить и, в общем, будет центром целой вселенной, но его вселенной.

Гильман подъезжал в аул на автобусе. Издалека он увидел знакомые родные дома, увидел чуть наклонённую краснеющую кирпичом водонапорную башню. Ему стало вдруг как-то спокойно на душе и приятно. С особой гордостью он вдруг осознал, что здесь родился, что здесь его корни, малая родина. Так с автостанции он легкой походкой с небольшой спортивной сумкой через плечо зашагал, подмечая мелочи и изменения в облике домов, кивал, здороваясь, всем встречным. «Домой же вернулся, я же у-у какой».

Мимо проехала скорая с надписью «Реанимация», включив свою громкую сирену. «Кому-то стало худо, и скорая из города», — подумал Гильман, повернув на свою улицу. «Калитка настежь, странно». Стоящий неподвижно в ограде отец.

— Мать…, здесь не смогли помочь, повезли в больницу.

Туда она доехала, но ей стало хуже. Она умерла.

Потом похороны. Пришли люди. По заведённой мусульманской традиции они пришли в этот день посочувствовать, погрустить вместе с родственниками. Много людей. Почти весь аул.

На него нахлынула такая тоска, сердце сжалось. Ему вдруг вспомнилось недалёкое детство. Как мама смеялась, когда он вместо слова «ладно» говорил «гадно», как они вместе с ней хоронили у дороги умершую птичку. Многое вспомнилось. От нахлынувших переживаний его ноги сами тогда куда-то пошли, понесли куда глаза глядят.

И вдруг он как будто очнулся. Перед ним стояла девушка. Худенькая, невысокая, в тёмные волосы вплетены белые ромашки. Миндалевидные чёрные глаза смотрели на него испуганно, поражая своей глубиной и какой-то восточной красотой.

Гильман остолбенел, стоял и смотрел на это природное произведение искусства, не в силах даже пошевельнуться. Она глядела на него, отрешённого и напуганного, уже с любопытством. Улыбнулась. Не кокетливо, а как-то тепло и по-детски трогательно, и убежала.

Незнакомое чувство наполнило грудь, постучало и отозвалось в каждой его клеточке необъяснимым зарядом лучистой энергии.

Гильман долго ещё стоял, не понимая, что же произошло. Потом обошёл «квадратом», как в ориентировании, все соседние улицы, но всё безрезультатно. Исчезла!

Когда вернулся домой, он рассказал про всё брату Равилю. Тот долго не мог понять, о ком идёт речь, а на другой день принялся выручать брата, наводить о незнакомке справки по всей округе. Выяснил, что она детдомовская, зовут её Марьям, что ей только пятнадцать, и в ауле она сейчас живёт временно на лето у бабки Гафии.

Утром, когда солнце ещё не набрало силу и освещало аул косыми бархатистыми, пока не знойными дневными лучами, отражая зеркальные зайчики от росы кружевных кустов, Гильман подошёл к дому бабки Гафии. Огляделся.

По ограде на цепи вяло ходил большой худой пёс, ожидая, наверное, свой утренний завтрак, в сарае слышались петушиные голоса и различалось блеянье овец. Гильман решил подождать, вдруг Марьям выйдет, он так хотел увидеть её, заговорить с ней, а потом будь что будет, как говорится, куда кривая выведет.

Прошло достаточно времени, прежде чем открылась дверь дома. Гильман внутренне собрался и тут увидел Марьям. «Вот, оказывается, ты какая, Марьям!» — пронеслось в голове. Вместо слов пришло оцепенение и переиначило всё. Он стоял и молчал. Наконец, он смог выговорить:

— Здравствуй.

Сердце его часто забилось. Тощий пес завилял хвостом и гавкнул для приличия.

Она же думала в этот момент, что какой интересный парень растерялся по ту сторону ограды, и даже немного испугалась, что даже в зеркало не посмотрелась — некогда. Застеснялась, вспомнив про их встречу раньше, и отпрянула обратно в двери. Она держала рукой задвижку, не знала, как поступить дальше. Сердце подсказывало: «Это он!»

Потом решительно открыла дверь и вышла к нему.

— Здравствуй, — ответила девушка. — Не бойся Жуфу, он не кусается.

— Скажи, а где живёт…, — видно было, что он просто не придумал, кто и где живёт. Как говорят в таких случаях: «Не знал да ещё и забыл».

— Это прямо туда и ещё через два дома, — ответила она в том же духе. Оба засмеялись и, не отводя взгляда, смотрели друг на друга.

— Мы виделись раньше? — спросила Марьям, чуть посерьёзнев.

— Да, в прошлом месяце, так давно, что я захотел тебя снова увидеть.

— А, я тоже помню тебя.

Она отвечала так по-детски просто, немного застенчиво улыбаясь. Он смотрел в её чёрные удивительной красоты глаза, и ему стало ясно: пропал, влюбился, как мальчишка!

Они ещё говорили, просто так, ни о чём, как бывает в таких случаях. Только краснобокая водонапорная башня знала о чём, да ещё небо, глубокое, как колодец, в котором оно отражалось и запросто показывало звёзды тому, кто туда смотрел. Решили встречаться. Гуляли по улицам. Смеялись. И говорили, говорили.

Гильман боялся даже дотронуться до Марьям, но однажды робко обнял и поцеловал. Марьям затрепетала от счастья. Её маленькое сердце, измученное чужими и родными людьми, отозвалось и потянулось к нему, уже такому взрослому и такому доброму парню. Она впервые после исчезновения матери слышала ласковые слова, чувствовала тепло, нежность в голосе. Она ещё не поняла, что влюбилась.

Из разговоров с девушкой Гильман понял, что уже пришлось той пережить и как теперь ей в неволе за решётками детдома.

Он обо всём рассказал брату.

— Ну, и что ты думаешь делать? — спросил он у Гильмана

— Не знаю, но я хочу забрать Марьям из детдома.

— Ну, а дальше что?

— Женюсь на ней. Она уже согласна. Спрашивал её сегодня. Мы поклялись быть теперь вместе.

— Да, но она же еще ребёнок!

— Я поговорю с отцом, как поступить.

Вечером Гильман поведал отцу о своей любви. Отец долго расспрашивал в тот вечер Гильмана.

— Я, как учитель, помню эту Марьям, хорошая прилежная ученица. Красавица! Но у неё были всегда грустные глаза, ведь её мать исчезла неизвестно куда, когда той было совсем мало лет. Помню историю с отцом, потом слышал про жизнь девочки у дальних родственников. Видишь, ты старше её на целых восемь лет, поэтому не обращал на неё внимания и не знал её. Так ведь?

— Да, так.

— Помочь хочешь, понятно. Жениться ведь ты на ней пока не сможешь. Придётся поступить как-то иначе. Надо думать. — Повисла долгая, тягучая пауза.

— А