Хочется ему сдвинуться —  да накрепко схвачен дверным косяком,

А остаться на месте —  его топчут собаки и свиньи.

Не оставляй его здесь!

Возьми с собой в Ралунг в верхний Цанг

И, сделав там колонной храма,

Приведи меня —  это дерево —  к чистоте!

Если участь железа может быть печальной,

То хуже всего приходится тому, что стало наковальней у кузнеца.

Хочется ему сдвинуться —  да накрепко схвачено большими и малыми клещами,

А остаться на месте —  по нему стучат большими и малыми молотками.

Не оставляй его здесь!

Возьми с собой в Ралунг в верхний Цанг

И, сделав там железной дверью храма,

Приведи меня —  это железо —  к чистоте!

Если участь женщины может быть печальной,

То хуже всего приходится мне, Шармо Кюнзанг.

Хочется уйти —  да не бросишь любящих меня родителей,

А остаться —  жестокий супруг делает мою жизнь невыносимой.

Не оставляй меня здесь!

Возьми с собой в Ралунг в верхний Цанг

И за одну жизнь, уже в этом теле.

Приведи меня к состоянию Будды!

Лама ответил ей такой песней:

Эма! Слушай же теперь меня, Кюнзанг из Шармо!

Когда солнце шествует по небу.

Оно по очереди освещает все Четыре Континента,

И вечно странствующему Кюнле

Не нужна одна женщина, чтобы водить её за собой.

Счастливейшее дерево —  это то, что растёт в джунглях юга,

Топор бесчувственного лесоруба достать его там не может.

Но чем быть колонной храма,

Будет лучше, если оно останется там со своей раскидистой листвой.

А дверным порогом может служить и булыжник.

Счастливейшее железо —  это то, что попало в руки к кузнецу.

Но чем быть дверью храма,

Будет лучше, если оно станет монашеским посохом или чашей для подаяния.

Незачем ему оставаться страдающей от жара и холода наковальней кузнеца,

Когда её можно заменить на деревянную или каменную.

Счастливейшая женщина —  это та, что рождена в Гьенглинг Ньишар.

Незачем тебе сносить побои твоего супруга, старого болвана.

Но чем быть моей спутницей,

Будет лучше, если ты предашься медитации в уединении.

А обеспечение твоих родителей может взять на себя и твоя невестка.

Услышав слова Ламы, Кюнзанг почувствовала глубокое доверие, и она обещала последовать его советам. Во время поучений, которые он ей дал, они слились телом и умом, и после Лама предсказал, что Паро Чумопху станет местом её отшельничества. Три года она оставалась там в медитации, и говорят, что в конце концов, благодаря её преданности и сочувствию Ламы, она осуществила Тело Света.

Лама пришёл в Бенанг Вадчен с закатом солнца и как раз подыскивал себе место для ночлега, когда у родника ему встретилась девушка Гокье Палмо.

— Пусти меня, пожалуйста, переночевать, — попросил он её.

— О Друкпа Кюнле! Ты не найдёшь никого, кто пустит тебя на ночлег. И знаешь почему? Во-первых, ты требуешь гостеприимств а, во-вторых, тебе надо соблазнить хозяйку дома, и в-третьих, ты рассказываешь грязные истории. У меня не найдётся для тебя ни места, ни чанга, который я могла бы тебе предложить, — сказала девушка.

— Чанг не так уж и важен, — возразил Лама, — но любовью мы всё-таки можем заняться.

Он прошёл в дом, и она подала ему чай. Кюнле поднял чашу и прочёл благословляющую трапезу молитву:

Ом А Хунг!

У этого питья ни малейшего чайного аромата.

Не говоря уже о запахе масла!

Кто будет пить такую бурду?

Пусть же она будет подношением стене!

И он выплеснул чай на стену. Девушка улыбнулась, взяла его за руку и запела:

Уэтого создания нет мирского запаха,

Не говоря уже о запахе духовном!

Кто пустит такого на ночлег?

Пусть же он выйдет за дверь!

И она собралась было выставить его за дверь, но, имея к нему определённый интерес, всё же этого не сделала.

Когда девушка той ночью легла спать, Друкпа Кюнле улёгся к ней и проник в её влагалище своим членом. Но она притворилась спящей и делала вид, будто ничего не чувствует. Тогда он вывел член обратно и хотел от неё уйти, но девушка обвила его руками и притянула к себе, так что ему пришлось ею овладеть.

Утром следующего дня он спустился к базарной площади, где собрались все деревенские жители, и громко крикнул во всеуслышание:

— Когда Гокье Палмо хочет любви, это проявляется двумя способами: она притворяется, будто ей этого не надо, и не отпускает, когда хочешь уйти!

Потом он пошёл дальше.

Лама из Горпхока пригласил налджорпу к себе домой.

— В прошлом году умерла моя мать, — сказал он Ламе. — Не мог бы ты помолиться за неё?

— Твоя бедная мать находится внизу, внутри тогобольшого валуна, — ответил он ламе и, показывая на него пальцем, велел камню сдвинуться, и камень стал катиться вверх по холму. Он расколол его своим мечом, и оттуда выпрыгнула лягушка величиной с большой палец руки.

— Отправляйся в Чистую Землю Радости (Девачен тиб.; Сукхавати санскр.) старуха, — сказал он, и из макушки лягушки выплыл красный слог ХРИ и поднялся в небо в западном направлении.

Это чудо произошло на глазах у многих людей, и тот камень и по сей день сохранился в стене монастыря, построенного на этом месте.

Лама последовал дальше и дошёл до вершины перевала Пал Ла, что между Ванг Дзонг и Тонгзаг; он как раз раздумывал, не спуститься ли ему через Манг Тепа в Кьен Юл, как увидал старика с очень тяжёлой ношей.

— Что это у тебя там? — спросил он.

— Ячмень несу, — услышал он в ответ. Лама про себя подумал:

— Никаких благоприятных знаков для моего прибытия в эту область нет, — а старика вслух спросил: — Что там за деревни ниже в долине?

— Сначала Рукхупи, затем Ценденпи, а в конце Тонсепи.

— Что мне делать в долине с тремя "пи", — сказал Лама и пошёл обратной дорогой, — туда, откуда пришёл.

В Кхьюнг Секха он опять остановился в доме девушки Гьялдзом. Девушка подала ему водки и чанга и спела песню:

Друкпа Кюнле из Тибета!

Ты не только статен и красив, но и сила твоего благословения изумительна.

Разве есть у подвижного свежего весеннего бриза какая-нибудь вещественность?

Разве есть