Шрифт:
Закладка:
– Не неприятности. Приключения.
– Есть разница?
– Конечно! – улыбнулся Кнуд. – Приключения – это неприятности, о которых интересно вспоминать.
Эрик рассмеялся:
– Ты стихи писать не пробовал?
– Пробовал. Сущая ерунда выходит, – отмахнулся приятель. – Ну так что?
– А пойдем. – Кое-что вспомнив, Эрик добавил: – Только не в бордель. Не хочу.
Кнуд как-то очень нехорошо усмехнулся:
– Если бы не проявился Дар, я бы сейчас подставлял задницу какому-нибудь богатому слизняку, раз уж угораздило там родиться.
– А ты разве…
– Шлюху не спрашивают, кого она или он хочет и хочет ли вообще. Одаренные девчонки обычно развлекаются с одаренными же, чтобы в подоле не принести. Благородные дамы блудят тихо и благопристойно, купчихи, наверное, тоже – и уж конечно, не по борделям. Так что… – Он снова усмехнулся. – Мне повезло. Дар. Но по борделям я не ходок, захочешь – развлекайся сам.
– Едва ли захочу.
Зачем покупать то, что можно взять просто так – только руку протяни?
– Твое дело.
– Тогда пойдем? – Собираться особо нечего, волосы пригладить да плащ из сундука достать.
Кнуд окинул его взглядом:
– В своем идешь?
Эрик кивнул. У чистильщиков плащи действительно отличные: непродуваемые и непромокаемые, а зимние – еще и теплые, хоть в сугробе в нем спи. Вызовут на прорыв, возьмет непременно. Но надевать его сейчас и цеплять застежку в виде языков пламени не хочется, словно раз сделав это, он признает, что пути назад нет. Глупо, конечно. И все же… Он решил узнать, где в городе можно найти недорогого портного.
В конце концов, Альмод упорно носит родовые цвета, на которые, строго говоря, не имеет права. Ингрид тоже обшивалась явно не у орденского портного, где-то закупавшего ткань на всех скопом. И только Фроди было все равно. Среди остальных тех, кто одевался в ордене и в городе, Эрик насчитал примерно поровну.
– Тогда я тоже, – сказал Кнуд. – Да и таращиться не будут.
– Тебе же нравилось, что таращатся.
– Сегодня не хочу.
У дверей Ингрид резалась в кости со вторым караульным. Эрик изумленно поднял бровь, заметив на обоих браслеты из небесного железа. Жульничать, конечно, не позволит, но и веселья никакого не получится. Впрочем, судя по столбикам монет по обоим концам стола, игра велась серьезная, какое уж тут веселье. Или они действительно давно привыкли.
– В загул? – поинтересовалась Ингрид, отставляя стакан с костями.
– Ага! – хохотнул Кнуд. – К утру вернемся.
Быстро же он отошел. Хотя… Эрик вгляделся повнимательней. Хорохорится. Может, так и надо.
– Да хоть к вечеру. Только за стены ни ногой.
– Кто ж нас ночью за стены выпустит?
Ингрид пристально посмотрела на Эрика и повторила:
– Из города ни ногой.
Он послушно кивнул. Да и что ему за теми стенами делать? На ночной пригород любоваться, что ли? Так было бы на что любоваться – приземистые дома, вонючие хлева и грязь.
– Оружие не берете?
Они переглянулись, одновременно пожав плечами. Зачем оружие, когда есть дар?
– Я бы взяла на всякий случай, – посоветовала Ингрид. – Но как хотите. И осторожней там.
– Да что с нами может случиться? – изумился Кнуд.
– С вами – ничего. Но если к утру столица будет лежать в руинах, я буду знать, кто в этом виноват.
– Ну что ты, я вообще тихий. – Кнуд широко улыбнулся и подмигнул. – И ласковый.
Ингрид усмехнулась:
– Зато я нет.
Эрик мог бы с этим поспорить, целовалась-то она отменно, но счел за лучшее промолчать. Такая девчонка, если что не по ней, голову открутит и не поморщится.
– И куда теперь? – спросил он, оказавшись на улице.
– Для начала я хочу нажраться, – заявил Кнуд. – Причем в обоих смыслах. А потом, если хочешь, покажу тебе город.
– Хочу. – Вообще-то ему показывали, но столица была огромной. – А тут есть на что смотреть ночью?
– Тут всегда есть на что смотреть.
Трактир, куда они завалились, оказался небольшим, чистым и относительно дешевым – для столицы. Эрик слышал, что и Солнечный считается дорогим местом, университет как-никак, но от здешних цен у него до сих пор глаза лезли на лоб.
Служанка, ставя на стол кружки и кувшин с вином, мазнула грудью по плечу Кнуду и наклонилась еще ниже, торопливо оправдываясь. Вырез платья был якобы скромно прикрыт платком, только тот выглядел полупрозрачным то ли от частых стирок, то ли потому что добрую часть нитей выдернули намеренно, кто его разберет в полутьме. Не попытаться разглядеть, что там, в услужливо подставленном вырезе, было невозможно. И, разумеется, Кнуд немедленно туда уставился.
Эрик приподнял бровь, удивившись, что вниманием обделили его самого. Потом сообразил: перстень магистра он снял, еще когда они пробирались лесами до почтовой станции, мешался с непривычки. Позже, достав уже в ставке, обнаружил, что кольцо болтается на пальце, норовя соскользнуть. Так что он с чистой душой спрятал его на дно сумки, наказав себе найти мастера, чтоб подогнал, – да так и не удосужился.
Ощущать себя невидимым оказалось… странно. Конечно, он давно понял, что простолюдинки тянутся не к нему самому, а к возможности получить несколько монет за проведенную ночь – на случай, если позже выяснится, что она не осталась без последствий. А то и туго набитый кошель, если «последствия» унаследуют Дар. Но понимать и ощутить на собственной шкуре – вещи разные. Интересно, подумалось некстати, Мара была с ним потому, что ей нравился он сам, или, как уверяла Рагна, лишь потому, что он – лучший ученик курса… был? Как долго она будет помнить его, если будет вообще? Одно письмо пришло, написанное в тот же день, как он покинул Солнечное. Все испятнанное слезами. Но потом оглядится и…
Эрик сунулся носом в кружку, отгоняя паскудную мыслишку. Все-таки Альмод – редкостная сволочь.
Кнуд меж тем уже умостил ладонь на заднице служанки, выспрашивая, что кроме жаркого есть на кухне.
– Мы же договаривались, – буркнул Эрик.
– Мы говорили про бордель, а не… – Он бросил на стол несколько медяков. Служанка собрала деньги и исчезла.
– Какая разница – и так и этак нужен не ты, а твои деньги.
– Разница в том, что она могла выбирать, клеиться ли ко мне или нет, как вон та, например. – Кнуд указал взглядом в дальний угол, где другая служанка принимала заказ, стоя в добром ярде от посетителя. Хмыкнул: – Или завидуешь, что клеилась не к тебе?
Эрик допил, плеснул еще.
