Шрифт:
Закладка:
«Жизнь человека состоит из рождения, женитьбы и смерти. Еще в жизни человека есть радость и печаль. И во всех этих случаях ты будешь нуждаться в содействии и сочувствии людей, поэтому научись подходить к людям во всех этих случаях…»
Однажды отец тех девушек, о которых я писал, устроил пир в честь прибывшего гостя – знаменитого на весь Северный Кавказ хлебосола – Жанхота. Это был тот самый Жанхот, который считал каждого, кто был, хотя бы случайно, проездом, в его селении и к нему не зашел – своим личным врагом на всю жизнь. Дом Жанхота состоял из двух половин: одна для людей, другая для скота и птицы. Причем вторая половина была обширнее первой. Каждый вечер, отходя ко сну, Жанхот оглядывался на проведенный день. В случае, если в этот день он имел за столом гостя или сам был гостем за чужим столом, он вздыхал облегченно. Но если случалось, что вследствие дурной погоды или разлива рек никто из соседей не мог приехать к нему и он сам не решался выехать за околицу аула, Жанхот погружался в мрачнейшее настроение духа, он находил в эти редкие дни, что мир не стоит того, чтобы в нем жить…
Самым радостным временем дня было утро. Бодрый, смеющийся с веселящим голодком в желудке, он выходил во двор. Сотни и сотни кур, уток, индеек, гусей, десятки баранов, овец, козлы, козлята, телки, телята, старая, ослепшая на один глаз кобыла, воинственный молодец-петух (любимец Жанхота) – все это с криком, блеянием, мычанием устремлялось к Жанхоту. Он не успевал бросать зерна, гладить тянущиеся к нему головы скота, разговаривать с ними и отбиваться от их назойливых ласк. Ему чудилось, что вся эта масса взывала к нему и требовала, чтобы именно сегодня он приказал отправить ее на убой. В блеянии теленка Жанхоту слышалась умилительная просьба: «Жанхотик, меня зарежь… Жанхотик, скушай меня сегодня…». А когда к нему подходил баран и, вытягивая шею, терся у его ног, Жанхоту казалось, что баран нарочно вытягивает шею, чтобы получить удар ножа.
Не менее знаменитый, чем его владелец, жанхотовский нож висел всегда на определенном месте в передней. Каждое утро он употреблялся в дело, каждый вечер его точили, приготовляя на утро. Сколько сотен (или тысяч?) голов было снято этим ножом? Много, много. Но, наверное, все-таки жанхотовский нож по количеству жертв уступал парижской гильотине.
…К Жанхоту подходил его управляющий, такой же упитанный старик, как и хозяин, и они вместе озабоченно обсуждали сегодняшнее меню. Тут же, не сходя с места, они определяли, кому из пернатого и животного царства надлежит пасть очередной жертвой человеческой утробы…
Но тот, кто видел Жанхота в домашней обстановке, знал лишь половину Жанхота. Вполне и целиком он раскрывался в пути и в гостях. Поездка в города В. или П. составляла событие в жизни Жанхота, хотя они и отстояли от его селения не более как на 100–120 верст. Ранним утром, едва успев попрощаться с обитателями курятников и овчарен, Жанхот выезжал на станцию, которая находилась в двадцати минутах езды. Дело было не в том, что он боялся опоздать на поезд. Поездов много. Но предстояло решить: куда, собственно говоря, ехать? В П. или В.? Жанхот спешил на вокзал, чтобы повидать проезжих и оттуда, и отсюда, и узнать от них городские новости, относящиеся к обоим городам. Его интересовали новости вполне определенного характера: кто женится, не предполагается ли пир по случаю рождения или смерти, не устраивает ли кто-либо встречу какому-нибудь знаменитому гостю?.. Все это надо было выяснить, взвесить, поразмыслить и решить: куда направлять стопы? Порою случалось, что, уже имея билет в кармане до города В., он покупал новый билет, до П., потому что в поезде, идущем из В. в П., находились люди, спешившие в П. на грандиозное пиршество, которое, конечно же, без Жанхота обойтись не могло… Жанхот никогда не выезжал из дому с «пустыми руками». При нем обыкновенно бывала корзина, заключавшая в себе вареную курицу или индейку, пирожки с мясом и творогом – осетинский «фиджик», бутылку знаменитой эльхотовской араки, закрытую кочаном кукурузы, сыр двух или трех сортов и несколько рюмок. Эти запасы имелись на всякий случай, т. е. на случай встречи со знакомыми в вагоне…
Но вот Жанхот прибывал в П. или В. – безразлично. Тут его одолевали новые заботы. В городе не было птичьего двора – это правда. Но зато здесь жили люди, понятия не имеющие о том, что такое настоящий обед или ужин. А разве мыслимо, чтобы Жанхот – Жанхот! – сел за стол, на котором вместо обеда положена насмешка над человеком? Полный тревоги, он выходил на главную улицу и прогуливался по ней, всматриваясь в физиономии встречных так, как всматривается старый рыбак в дрожащий от подергиваний рыбы поплавок. Увидев знакомого, он не говорил ему: «Здравствуй, как живешь» или «Ну, как здоровье, как дела»… – он прямо приступал к делу.
– А! Искандер! – кричал он во весь голос. – Что у тебя на обед?
Ошеломленный Искандер морщил лоб, стараясь припомнить, что такое может быть сегодня у него на обед. Упаси бог, если спрашиваемый уклонялся от ответа! Жанхот такие вещи не извинял. Видя искреннее желание человека вспомнить, чем именно будет он сегодня питаться, Жанхот начинал помогать:
– Может быть, у тебя сегодня шашлык?.. Нет, говоришь?.. Ну так, вероятно, хаурма?.. Что, тоже нет?.. Может быть, чахохбили?.. А нет ли у тебя рыбы?
И таким образом к полудню он имел общие данные и, как сам говорил, «мог сообразить обстановку». Конечно, если по счастливой случайности кто-либо из знакомых как раз в этот день устраивал званый обед – задача разрешалась просто. Но представьте себе положение Жанхота, когда он доподлинно узнавал, что у Искандера готовится форель, у Бек-Мурзы зарезали барана, Гамид получил махсыму, а Батыр-Бек только что вернулся из Кизляра и привез коньяк и икру! Тут, действительно, закружится голова…
Но не надо забывать, что истинный гений тот, кто умеет сочетать элементы и из сочетания элементов делать нечто целое и новое. Жанхот был гениален… С быстротой Наполеона он взвешивал все «за» и «против» того
