…Есть такая высокая и гордая радость – бывать на высоте, на которой живут орлы и клубятся туманы. И чем эта радость глубже, тем она молчаливее, как молчаливо всякое глубокое чувство… Утро следующего дня было подобно гигантской белой птице, с голубыми крыльями, несущей золотой цветок. В то время как суд и стороны взволнованно готовились к битве, я оседлал коня и отправился вверх по течению реки Кара-су, в поисках одиночества и наслаждения природой. И действительно, я нашел, что искал, но пропустил главные моменты развертывания судебного разбирательства. А о нем стоит сказать… Поляна, из-за которой шло дело, представляла собою сенокос, разделенный рекою на две половины. Правая половина участка принадлежала Безенгиевскому обществу. Левая, меньшая половина, находилась в пользовании того же общества, а хуламцы на это возражали.

Хуламцы говорили, что до поры до времени они не возражали против самовольного пользования безенгиевцев, так как их половина была слишком мала и бедна травой. Но вот за последние годы река переменила русло – их участок увеличился, и трава на нем появилась первосортная. Теперь они требуют свое добро себе. Свидетели безенгиевской стороны утверждали, что левая сторона участка «никогда никому не принадлежала». Что там ранней весной появлялось немного травы, воза на два, и испокон веков здесь косили только безенгиевцы. Хуламцы же привели свидетелей, которые помнили еще то время, когда устанавливалась межа между владениями обоих обществ, и заявлявших, что межа эта проходила как раз по реке Кара-су. И таким образом, левая сторона реки несомненно принадлежит Хуламу.

В ответ на это возражение безенгиевцы привели своих стариков, готовых под присягой показать, где проходила установленная в те времена граница. Признаками границы служили кучи камней, заметки на деревьях и скалах. Когда дело дошло до показаний, обнаружилось, что каждый из стариков (причем стариков обеих сторон) помнит свои приметы. И так получилось, что границ столько, сколько стариков. Несомненно, все они заблуждались добросовестно.

Дело в том, что в этих местах горы испещрены всякого рода знаками, смысл которых затерян в веках. Так что смысл судебного разбирательства сводился не столько к тому, чтобы восстановить права, сколько определить их на будущее время. И определить по возможности справедливо. Ввиду того, что поляна отстояла от Хулама гораздо дальше, чем от Безенги, председатель суда предложил сторонам считать, что хотя участок принадлежит Хуламу, он находится в вечной аренде у безенгиевцев за известное вознаграждение. Хуламцы соглашались на это, но требовали уплаты арендных денег за много лет, истекших с того дня, как был сделан первый покос. По их подсчетам получалась солидная сумма.

Сумма эта была столь солидной, что председатель поддержал безенгиевцев, когда они отказались от такого решения дела. Потом обсуждалось предложение безенгиевцев, сводящееся к покупке спорного участка в долголетнюю рассрочку. На это не соглашались хуламцы. Одним словом, предложения сменялись одни другими, а дело не подвигалось. Уже солнце перевалило далеко за полдень, уже не один раз опустевшие желудки напоминали о себе, а стороны все еще не пришли ни к чему.

Тогда председатель объявил перерыв и, отведя в сторону членов суда, посовещался с ними. Потом все присутствующие были собраны к столу под дубом и им было объявлено следующее постановление: спорный участок признается собственностью Хуламского общества; Безенгиевское общество обязывается уплатить стоимость скошенного сена, считая с того времени, как было начато дело, т. е. за несколько лет, судебные издержки раскладываются на оба общества поровну.

В случае если Хуламское общество не согласится с этим решением, то оно обязывается уплатить половину судебных издержек, а участок отчисляется в общий земельный фонд Балкарии. Если же возражения будут со стороны безенгиевцев, то, помимо половины судебных издержек, они будут присуждены уплатить за покос за десять лет… Объявив приговор, председатель сказал, что ответ обществ ожидает к вечеру. Однако не успели судьи перейти после обеда в тень, где были разостланы бурки и готовился русский чай, как к председателю подошли оба старшины и заявили, что они согласны с решением суда. Это заявление лишний раз подтвердило старую истину, что на Востоке любят справедливость… Особенно же справедливость, подкрепленную ощутительной угрозой.

Глава IX

В гостях у Дадаша

Пусть душа моя будет подобна облаку, застывшему серебряной мечтой на фоне пламенеющего пурпура вечернего неба, когда я буду писать о них… Нет! Пусть душа моя обратится в камень, упавший с неба, и чудом – вновь вознесется к небу. Нет, нет… Пусть душа моя, рассеченная солнечным лучом, преобразится в ангела дня и ангела ночи. И пусть ангел дня поет мне мелодию, которую сложили бесчисленные херувимы, толпящиеся у Престола Владыки Вселенной. А ангел ночи пусть поведает мне таинственные саги, полные тьмы и черных таинств, которые нашептывает Великий Соблазнитель – сатана.

Иначе я не в силах изобразить великолепие одного цветника, где цветут не цветы, но звезды. Иначе я не найду слов, чтобы хотя в отдаленной степени дать понять о красоте горских девушек, о красоте, которая возносит в заоблачные края…

…Джан, Джансурат, Алтын-Чач, Даут-Хан, Фатимат и Сафиат – так звучат их имена. Душа, Душа Горы, Золотые Волосы, Серебряная Дева, Прекрасная и Мудрая – таково значение этих имен [45]. Джан похожа на капельки росы, осевшие на конец бледно-розовой хризантемы. Джансурат – высокая, как тополь, она родная сестра лилии. А Алтын-Чач… Алтын-Чач великолепна, как солнце. Ее лицо сияет в темноте. Ее волосы – как золотые крылья. Рядом с ней Даут-Хан напоминает луну…

Но ради Всевышнего Бога, поведите меня к человеку, который окончательно решил, что солнце прекраснее луны!.. Даут-Хан легка и грациозна. Когда она танцует, она серебряный дождь, струящийся сквозь паутину золотых ветвей. Когда она выносит гостям на старинном подносе чаши, наполненные прозрачной бузой, кажется, будто белая ласточка неслышно несется над ковром. Гордый отец улыбнется, бывало, а пораженные гости глядят в смятении друг на друга и словно спрашивают один другого: на земле ли мы еще или уже вознеслись на небо?.. Фатимат красива, но не поражает своей красотой. Но если существуют на свете руки, более породистые, тонкие, более утонченные в изящности очертаний и более достойные почитаться царицами рук, – то вот, я ставлю мою жизнь против фальшивого медяка, прокушенного цыганом!.. И наконец, последняя из сестер – маленькая Сафиат. Она выглядела бутоном гвоздики, таким же нежным и обещающим.

Она находилась в той поре, когда благоухание младенчества только-только начинает сочетаться с ароматом юности. Каждый, кому доводилось