Глава 4

Гиперпоезд до столицы отправлялся с вокзала каждый вечер. У меня было в запасе ещё несколько часов на сборы, но, в принципе, мне хватило бы и трёх минут. Я понимал, что, скорее всего, никогда не вернусь сюда, поэтому по логике мне надо было забирать с собой все свои пожитки. Но проблема заключалась в том, что из вещей у меня были лишь парадная форма, увешанная орденами, наградное оружие да личные документы. Это всё, что я скопил за свою жизнь, но большинство не могло похвастаться и этим. Учитывая, что рюкзак был собран, а времени оставалось ещё очень много, мы с моим спутником решили зайти попрощаться к тому, кто скрашивал наше пребывание в этом месте уже не первый год. Взяв свой вещмешок, мы дошли до неприметного дома на окраине. Дорогу туда я мог бы найти и с закрытыми глазами.

– Как ты думаешь, зачем он это делает? – спросил я своего молчаливого друга, прежде чем зайти в дверь. – Кому в такое время нужен музей? Сюда ведь почти никто никогда не заходит. Мне кажется, когда он увидит всю бесперспективность данной затеи, ему придётся опустить руки и смириться.

– Давай зайдём и спросим его, – последовал ответ. – Но думаю, что это просто помогает ему дышать полной грудью и служит стимулом для продолжения существования. Сам знаешь, как труден его путь. Забери музей, и через год его не станет по вполне естественным причинам. Без мотивации всё живое запрограммировано на скорый конец. А так он верит в то, что рано или поздно наступят светлые времена! Люди легко приспосабливаются ко всему. Пусть его уже не будет в живых, но работа, которую ты считаешь бессмысленной, может впоследствии указать дорогу в нужном направлении для нового поколения. Давай войдём, хочу пройтись по этому месту в последний раз.

Дверь, как всегда, была открыта; в кресле смотрителя сидел пожилой чернокожий мужчина в тёмных очках, одетый, по обыкновению, в африканский костюм. Услышав звук скрипучих петель, он повернул взгляд в нашу сторону.

– Заходи, мой друг. – Он встал из-за стола и направился к нам, безошибочно узнав меня по каким-то до сих пор непонятным мне причинам. – Давно тебя не было. Надеюсь, ничего скверного не случилось?

– Духи оберегают меня, – пожимая протянутую руку, ответил я. – Не знаю, что такого хорошего ты им постоянно про меня говоришь, но несколько раз они от меня пули отводили.

– Посмотри на эту ситуацию с другой стороны. Возможно, я как раз и говорю им, насколько ты ужасен, вот они и оберегают тебя до последнего, лишь бы ты не пришёл в их мир в виде призрака и не установил там свои порядки.

В отличие от начальника местной полиции, у этого человека чувство юмора было утончённым, скорее, даже философским. И вообще, он всегда казался мне особенным. Приехал в наш университет из Африки ещё до войны, подписав контракт на два года. Что-то вроде программы культурного обмена между континентами. В итоге он настолько увлёкся этим обменом, что на сдачу получил жену и троих детей. Я ходил к нему на лекции по философии, хотя это было вовсе не обязательно: для изучения космоса, к которому меня тянуло с рождения, это вряд ли могло пригодиться. К нему ходили все, настолько интересно он мог часами говорить на любую тему. В юношестве эта наука казалась мне бессмысленной, но как же сильно я ошибался! Преподаватели его толка занимались самым главным – передавали свой жизненный опыт нам, молодым, горячим и наивным. Архитектура души гораздо важнее любой точной науки. А его талант заключался в том, что в долгих, а порой и агрессивных спорах со студентами ему удавалось посеять в наших головах определённые идеи и мысли, которые потом прорастали в сознании годами. И в итоге все дебаты оформились в то, что называется характером. Далеко не все выпускники университета вышли оттуда хорошими специалистами, но большинство из них стало просто хорошими людьми. В этом как раз и его заслуга.

Но сейчас такие, как он, оказались не у дел, и всё, что ему остаётся, – это следить за порядком в своём музее, где представлена история всех континентов. Надо отдать должное – несмотря на свою слепоту, порядок он поддерживал идеальный. Как он сам рассказывал, карта этого здания за многие годы отпечаталась в его голове настолько, что он на спор мог сказать, где что находится и какой экспонат стоит в четвёртом зале на третьей полке слева от входа. К сожалению, этот музей, мягко говоря, не пользовался популярностью у местного населения. Его уже давно бы разграбили, если бы я не попросил местные власти объявить данную территорию муниципальной собственностью, за порчу которой можно было лишиться головы при правильно составленном обвинении.

К слову, я приложил руку не только к сохранности этого места, но ещё и к его наполнению. По всему континенту мы собирали экспонаты, которые впоследствии должны были украсить центральный столичный музей послевоенной истории. Вернее, собирал их я вместе с моим невидимым спутником, а наш незрячий друг лишь указывал нам путь, получая согласования в только что созданном Комитете по восстановлению утраченного наследия. Уже потом я понял, что это было верным тактическим ходом новой администрации: пока идёт передел власти на континенте, отправить подальше всех, кто мог оказать хоть какое-то влияние на армию. А я-то наивно полагал, что высших чиновников заботит судьба будущих поколений! Когда до меня дошло, что от них не дождаться ничего, кроме слов, момент уже был упущен. Конгломерат обосновался в Австралии навсегда. Инквизиция укрепилась окончательно. Очаги сопротивления были подавлены, а оставшиеся группы недовольных ретировались на северные пустоши. Призрачная надежда на то, что правительство исполнит обещанное, ещё какое-то время не угасала. Но оно было занято чем угодно, только не поддержкой культурного наследия. А со временем таким своенравным людям, как я, стало и вовсе небезопасно жить на глазах у новой власти, поэтому мы и приняли решение укрыться подальше от столицы. А всё, что удалось собрать за долгие месяцы поисков, было решено взять с собой. Так и появилось это место в сердце пустыни, никому не нужное, кроме его хранителя.

Моему спутнику нравилось ходить сюда гораздо больше, чем мне. И его интересовали не столько разговоры с моим пожилым ментором, сколько созерцание всего многообразия выставленных в этом месте ценностей, собранных со всех концов страны. А точнее, из всех разрушенных в пору войны музеев.