объясняли, что с наступлением времени заделки в стену последнего кирпича наступит падение язычества и разрушение христианами самого храма. Эти кирпичи еще можно видеть в большей их части в нижней половине кафедральной колокольни с южной стороны, верхняя половина которой надстроена тремя восьмиугольными этажами после пожара в 1399 году. Кирпичи эти не заслуживают теперь такого внимания, каким пользовались они в старину; достойно, однако же, замечания то, что в 1387 году, в понедельник «Белой недели», когда началось разрушение храма, в стене его находились 121 кирпич Сивиллы» (Виленский еженедельник (Tygodnik), 1816 года, № 60).

Нарбутт возражает против этого на с. 230, говоря:

«Виленская святыня была из рода святынь огня, известных у древних греков под именем Pyrathea или Ругеа, которые всегда были без крыш, и состояла из алтарей, окруженных стенами. Следовательно, тот алтарь, о котором говорит автор, был алтарем вечного огня, и на нем никакие жертвы сжигаемы быть не могли. Вернее же, речь идет о ступенях, ведущих к отдельным жертвенникам, которые должны были устраиваться с одной только стороны, т. е. со стороны башни, дабы сожжение жертв производилось пред лицом богов. Башня эта и была собственно adytum, в которой, однако, находились кумиры не одного Перкуна, но и других богов» (?).

Выше мы видели, что Балинский сомневается, чтобы виленская колокольная башня, стоявшая будто бы в стороне от святилища, была тою именно башнею, с которой Криве-Кривейто торжественно показывались народу и объявляли ему волю богов.

Сомнение тут едва ли может быть чем-нибудь оправданно. Самая башня, по неуклюжей и грубой форме своей, видимой доныне, не годилась ни для какого другого употребления: для храма и даже для жилья она была слишком мала, для алтаря Перкуна или для вечного огня – слишком громадна; притом построена была в форме какого-то мешка, с одною маленькою дверью, и потому предположения, что в ней хранились разные религиозные драгоценности и сокровища храма и что она служила жрецам для бесед с народом от имени богов, заслуживает полной веры.

Нарбутт, однако, противоречит сам себе, называя эту башню adytum, т. е. языческим sancta sanctorum, вход в который воспрещался под страхом смерти. Для этого башня была слишком мала, так как, по описанию самого же Нарбутта, adytum состоял из каменной стены, окружавшей священный дуб, алтари и истуканы разных богов, а также вечный огонь. Самая башня не могла стоять внутри adytum, потому что туда народ не допускался, но, без сомнения, находилась в одной из священных стен и выходила лицевою стороною на площадь, доступную народу. Иначе башня не могла бы называться Зиниче — место прорицания.

Таким образом, виленское Ромове существовало действительно и имело характер друидских храмов.

Круглый низ кафедральной колокольни, двухъярусный, еще до половины нынешнего столетия сохранялся в его первобытной, безыскусственной простоте, со всем своим безобразием и несимметричностью узких, как бойницы, разбросанных на разной высоте окон; это-то безобразие и составляло всю историческую ценность здания. Но кому-то захотелось уничтожить этот памятник седой старины и прорубить окна симметрично, по шнуру.

Рассмотрим другие языческие храмы в Вильне.

Стрыйковский (ч. I, с. 373) пишет:

«Была еще на Антоколе (в г. Вильне) огромная зала или кумирная всех богов, которых Литва, по чертовскому наваждению, чтила. Там всегда по четвергам с вечера жрецы жгли восковые свечи».

Балинский (ч. I, с. 115) так описывает Антоколь:

«На Антоколе, где теперь костел Св. Петра, также была какая-то поганская святыня, деревянная, посвященная всем литовским богам. Название Антоколя, если бы мы выводили его, как некоторые хотят, от латинского, производилось бы от ante – пред и collis – холм, так как расположен он под горами. Но место, где была святыня литовская, с давних пор должно было иметь название литовское, а не латинское. Антоколь назван так от литовского выражения ant-to-kałna, что значит на той горе, или от ant-pakałnes – на долине, смотря по тому, как тот, кто первый дал название, взглянул на Антоколь: плывущему по Вилии он кажется лежащим на высокой горе, а с берега реки кажется положенным на равнине, у подошвы лесистых гор. Впрочем, название Антоколь вначале, вероятно, было дано только тому месту, на котором стояла поганская святыня, а не нынешнему предместью, которое возникло только во времена христианства. А что означенная святыня, с принадлежавшими к ней строениями, действительно существовала там, где ныне костел Св. Петра, т. е. на возвьшенностях, доказывается тем, что древние литовцы это собственно место и называли ant-to-kalna– на той горе.

Коялович в «Histor. Lituan.», часть II, кн. I, с. 11, говоря об Антоколе, пишет: «…quem locum vulgari lingua Anticalnie, id esfc antemontanum dieimus», что вполне соглашается с нашими доводами. В Виленском уезде есть несколько урочищ, называемых Антоколь, и все они лежат или на горах, или на их покатостях».

Нарбутт (с. 230) уверяет, что в Вильне на Антоколе были две языческие святыни: одна, под крышею, посвященная всем богам, род литовского пантеона, находилась там, где теперь дворец князей Сапегов, занятый под военный госпиталь. Из архивов этого княжеского рода, находящихся в Деречине, Нарбутт вычитал, что четырехугольное строение это сооружено на развалинах прежнего языческого четырехугольного же здания. Описание этого храма для потомства не сохранилось; но должно полагать, что в нем была коллекция истуканов всех богов. Другой языческий храм, в честь богини любви Мильды (или только алтарь ее), находился в саду Гедимина, там, где ныне костел Св. Петра, также на Антоколе.

В «Трудах Московского археологического общества» (Древности. Вып. 2. М., 1867) Киркор в статье Антоколь, преклоняясь пред Нарбуттом, также говорит, что литовская Валгалла, или Пантеон, была на том месте, где теперь военный госпиталь; что на развалинах этого храма в XVII столетии князь Сапега построил палаты в прекрасном готическом стиле и что костел Св. Петра построен на месте капища богини Мильды. В «Известиях же Имп. археолог. общ.», т.