Сказание Стрыйковского подтверждают Коялович в «Hist. Lithn.», ч. I, кн. V, с. 188, и Гржибовcкий в сочинении: «Неоцененное сокровище о. о. францисканцев литовских», Вильна, 1740, in 8–0, гл. 1.

Балинский в «Истории Вильны», ч. I, с. 8, также не отрицает этого сказания и прибавляет:

«Swintorog должно бы значить святой алтарь, потому что по-латыни rogum или rogus есть место печали, предназначенное для сожжения и погребения умерших. Но литвины по-латыни не знали. Нам кажется, что Swintorog ближе должно было называться Швынтас-рагас, от литовских слов szwyntas – святой и ragas – рог, алтарь, а вместе святой рог, потому что долина эта заканчивалась как бы клином, углом, рогом между реками Вилией и Вильной, а в стороне от святилища Перкуна погребали прах умерших еще до Гедимина. Русское же название Святый рог могло быть присвоено этой долине, потому что Вильна, как ближе лежащая к русским границам, была посещаема русскими в самом начале ее основания.

По этой же причине и нижний виленский замок был также по-русски назван Кривый город, так как русский язык постоянно почти имел преимущество пред литовским, во-первых, потому, что Литва находилась во власти России, и, во-вторых, потому, что князья литовские, в свою очередь, собравшись с силами и подвигаясь своими завоеваниями внутрь России, должны были изучить язык захваченных ими славянских местностей. Наконец, русский язык был языком письменным и, следовательно, образованным.

Ко всему этому нужно присовокупить, что распространявшаяся в то время греческая религия нанесла окончательный удар литовскому языку».

Далее, на с. 51 той же части, Балинский справедливо замечает:

«Во всяком случае, основание Вильны принадлежит не Гедимину, а его предкам. По всем хроникам, Гермунт, великий князь литовский, избрал это место для погребения князей и почитания своих богов, с каковою целью и назначил туда жрецов. Следовательно, должно полагать, что место это было и прежде уже обитаемо и многолюдно, когда ему дано такое важное назначение. Самое название Вильны, происходящее не от главной р. Вилии, а от меньшей, впадающей в нее Вильны, показывает, что прежнее поселение было над Вильною и что Гермунт, расчищая леса в долине Швынтарагас, и Гедимин, несколько десятков лет позднее, сооружая замок на горе, на углу этой речки возвышающейся, ничего иного не делали, как только приближались к Вилие и распространяли древнее поселение, лежавшее на берегу Вильны или Виленки и охраняемое одним деревянным замком».

Если историки отвергают существование Палемона итальянского или Балмунда скандинавского, то следует отвергнуть и прямого потомка его Свинторога.

Кто же после этого дал название долине Свинморога? Очевидно, не литовцы, потому что ни швынта, ни рагас – слова не литовские, а заимствованные из другого языка и изуродованные на свой лад. Так точно и упомянутое выше швента месте, по-русски святое место, а по-польски еще ближе święte miejsce или święte miasto; швентау гнись — святой огонь, swiety ogien, также не литовские слова; только швента-упа – святая река – напоминает характер литовской речи, и то лишь в последнем слове. Наконец, почему швента-рагас присвоилось святыне только виленской долины, а не другим таким же храмам? Из всего этого следует заключить, что у литовцев не было слова святой и они позаимствовали его от русских или поляков; а как, по свидетельству Балинского, в Литве, в глубокой древности, господствовал русский, а не польский язык, то и вытекает прямое логическое заключение, что название упомянутой долины Святым рогом было дано русскими; литовцы же переделали его в швынта-рагас. А потому местность эту и следует называть долиною не Свинторога, а Святорога, по ее первоначальному названию.

Э. Вольтер, читавший настоящую статью в «Виленском вестнике», не соглашается, однако, с этим моим выводом и в письме ко мне пишет:

«Свинторог – по-литовски Sventas ragas. Ragas во множестве литовских и прусских местностей означает мыс, по-немецки Сар (кап). Мыс образуется при слиянии двух рек, Вилии и Вилейки. Швентас — святой; Çpentas — святой, чистый – слово индогерманское или общеарийское; если сравнивать зендск. древнеперсидское Çpentas — святой; санскритск. Çvutra — жертва, готское huns-la — жертвоприношение, священнодействие».

Странны, однако же, подобные созвучия при названии одних и тех же предметов на языках совершенно друг другу чуждых! В таком случае уж не славяне ли позаимствовали у литовцев свои слова: святой, święty и рог?

Долина эта, как увидим далее, занимала пространство, омываемое рекою Виленкою, по берегу Вилии, именно нынешнюю Кафедральную площадь, Ботанический сад и Телятник, с одной стороны до Антоколя, а с другой – до Лукишек.

Но вот как Стрыйковский, с полною верою в непогрешимость своих сказаний, описывает происхождение Трок и Вильны.

На с. 369:

«Во время охоты в пяти милях от Кернова (столицы своей), между реками Вакою и Вилиею, Гедимину понравилось одно место, на котором он основал город Старые Троки. Понравилось же ему это место потому, что на нем совершилась самая счастливая охота, так что все его дворяне, охотники, ловчие, кухтики и мальчишки были обременены зайцами, лисицами, куницами и прочими мелкими зверями и птицами, которых они имели во множестве пред собою, за собою и на себе связанных и привешенных в тороках» (по-польски w trokacli); крупным же зверем: лосями, оленями, дикими козами и проч. были нагружены целые возы. От слова troki Гедимин назвал свой город Троками. Старыми же Троками город начал называться впоследствии, после постройки сыном его Кейстутом Новых Трок. В Старые Троки Гедимин перенес свою столицу из Кернова».

Балинский против этого возражает на с. 52:

«Известно, с какою легкомысленностью наши историки производят название Трок от польских охотничьих trok, не принимая в соображение того,