олененка Бэмби. Я готовилась пополнить коллекцию поцелуев. Думала, как это будет. Как первая радуга на ладошке? Как услышанная небесами молитва? Как ресницы, легко тронувшие щеку? Я ожидала нежнейшего чуда, но грубая рука Гига принялась тащить меня из палатки в самый неподходящий момент, словно нагадившего щенка. Всю дорогу до дома он молчал. Так же, не говоря ни слова, привел меня домой. Я была виновата. Нарушила все наши правила: «не влюбляться в объект, делать незаметно и ничего друг другу не рассказывать». Я разделась. Раздела его. Он был груб. Грубее обычного. Его руки царапали наждачной бумагой. Несказанные слова полосовали и развешивали на крюки мои страхи. Это был самый уродливый акт близости, потому что от близости в нем осталась только физическая «расправа». У нас бывали ссоры, агрессивное друг с другом обращение. Но всегда это было обоюдным. Диким животным игрищем. Но не теперь. Теперь все кругом пахло мертвечиной. Мои кружева и постельное белье, его руки, волосы, мысли. Я не хотела понимать, что это конец, но запах разложения преследовал меня. Я почти не дышала, и даже падая лицом в подушку, слышала вонь. После он оделся и ушел. Переехал от меня в холл на диван. Я бы тоже так поступила на его месте, но все равно заплакала. Я редко плачу. Только из-за Гига это и случается.

От Эла я узнала, что мы решили забаррикадироваться на вилле. Ведь явившаяся недавно Лаура — хрупкая девчушка, которая не в себе, это так страшно. «Ой-ой-ой, что мы можем от нее ожидать? А еще от тебя, неуправляемая Джессика!» И может, я бы смирилась с этим решением, но обитатели виллы «Мальва» ошарашили меня двойными стандартами. На третий день после решения сидеть дома и не лазать по острову Эл и Труди великосветски пошли позавтракать в бар. Что это? Как это понимать? То есть сидеть должна только я? То есть я тут самый опасный элемент? Я сложила вещи в спортивную сумку, закинула ее на плечо и пошла к выходу. Меня окрылило мое решение, и я задумалась, почему не сделала этого раньше. Чего проще? Взять и уйти из карикатурной семьи, в которой мы жили. Тогда я не думала о Труди или Лауре. Я думала только о себе.

Гиг валялся на диване в холле, уставившись в ноутбук, как овощ, потребляя кока-колу, крекеры и шоколад в заводских количествах. Я прошла мимо, и мне кажется, он мог не заметить, как я ухожу, потому что люди всегда были для него функциями и декорациями. Но прямо у выхода я столкнулась с Элом.

— Джесс, куда это ты? — спросил он удивленно.

— В бар на завтрак, — ответила я, отодвигая его плечом.

— Но сейчас вечер, — сказал он, не уловив моего направленного против них с Труди сарказма.

— А если бы было утро, я смогла бы свободно уйти? — опять съязвила я, ощущая, как меня раздирает чувство несправедливости.

Из-за угла показался Гиг, прибежавший на шум. Он чесал всклокоченные волосы. Лицо его выглядело изрядно помятым, будто он снимался в антирекламе подушки, после сна на который перестаешь походить на самого себя.

— Что здесь происходит? — спросил он лениво. Несмотря на помятость, он походил на Марлона Брандо и Энтони Перкинса вместе взятых. Вальяжной красотой на первого и мрачной харизмой на второго.

— Джесс пытается уйти, — пояснил Эл. Его лицо вытянулось еще больше, и теперь на нем застыло выражение глуповатого замешательства, будто он вышел на улицу и забыл надеть брюки.

— С вещами? — Гиг глянул на мою плотно набитую сумку.

— Ага, — кивнула я.

— Ты же никогда не жила одна, солнышко. И куда же ты направишься? К бармену Рамзи? Боюсь, этот тип не сможет обеспечить тебе жизнь, к которой ты привыкла.

Гиг коверкал голос, придавая ему сладкой отвратительности, и я еле сдерживалась, чтобы не расцарапать его самодовольную физиономию.

— Любая жизнь лучше, чем с вами двумя! — Я решительно отодвинула Эла от входа, и тот послушно уступил мне дорогу.

— Что ты делаешь, кретин! — выругался Гиг, подскочил к двери и захлопнул ее у меня перед носом. Глядел он с яростью, приправленной скукой, отчего уйти захотелось еще больше. Пусть ярость, только бы не скука!

— Если ты так хочешь идти, Джесс, пожалуйста, иди. Но отправишься ты в лечебницу на осмотр, а не на свободу. Пусть они там разбираются с твоими перепадами настроения и склонностью к агрессии. Мы как два идиота носимся тут с тобой, пытаясь создать для тебя условия нормальной жизни, но ты вечно недовольна! Теперь тебе кажется, что мы твои мучители? Только что с тобой будет там? — Он указал головой на дверь. — Очень быстро весь этот флер милой безумицы улетучится, и никому, слышишь, никому там, — он опять тряхнул головой в сторону выхода, — ты не будешь нужна дольше чем на час.

— Мне самой никто не нужен! — крикнула я ему в лицо, и он, поморщившись, вытер его воротом халата.

— Я сказал: или в лечебницу, и пусть там с тобой разбираются, или наверх, в свою комнату! Вам все понятно, юная леди? — Он опять сыграл голосом кого-то вроде строгого отца семейства из сериала.

— Дядя Том и дядя Тед, — прошипела я сквозь зубы.

— Что? — переспросил Гиг.

— Ничего, папочка! — Я развернулась и пошла наверх, в спальню.

— И еще кое-что, — крикнул Гиг мне вслед. — Я пристегну тебя, чтобы ты больше не пыталась сбежать.

Тогда я подумала, это шутка. Но оказалось, что нет. Наручники у нас имелись, потому что мы практиковали подобные увеселения. Гиг защелкнул браслет, болтающийся на спинке кровати, на моей руке и сунул ключ в свои домашние болоньевые шорты.

— Так-то лучше, — произнес он, похлопав по карману.

— Кому лучше? — спросила я.

— Всем. Жаль, что ты этого не понимаешь.

Эл приносил мне еду и напитки. Не знаю, что делала Труди. Как реагировала на мое заточение. Но только я пыталась бастовать и устраивала голодовки. Толку от этого было мало. Они понимали, что сколько бы я ни голодала, все равно не умру от истощения.

Безумная неделя подходила к концу. Я пыталась придумать хоть какой-то план побега, но ничего не шло в голову. Я знала, что ключ от наручника у Гига, но он ко мне не заходил. Было поздно, и я уже почти заснула, когда услышала доносящиеся с улицы сдавленные крики. Это был голос Гига. Он с кем-то ругался. В такое-то время? Я встала с кровати и подошла к окну, чтобы разглядеть, что происходит у самого входа в дом.