— М-м, — промычал я. — Ну, пусть пошвыряется и поголодает. Хочет привлечь внимание. Ей же без внимания тяжко.

Я выключил сериал, который смотрел посреди серии, и принялся машинально скроллить по экрану, выбирая новый.

— Сколько мы будем держать ее на привязи? — подал голос Эл. — Это вроде как неправильно совсем.

— Мы о ней вообще-то беспокоимся.

Эл промолчал. Как жонглер, он стал подниматься по лестнице, удерживая поднос в одной руке, а френч-пресс в другой.

Я продолжил праздное бдение. Перекусил стряпней, оставленной для нас Марджани днем ранее. Выпил, наверное, литр мерзкого местного кофе со вкусом земли. Было уже поздно. Я это знал наверняка. Не потому, что было темно, ведь темнеет тут рано, а потому, что успел посмотреть без перерыва целый сезон одного проходного ситкома. Хоть местами и на перемотке. Улица затихла, будто прикрывала кого-то. Я встал, чтобы налить себе содовой, и глянул в широкое окно. Из него открывался вид на подсвеченный бассейн в саду. Краем глаза я заметил, что по голубой водной ряби метнулась тень. Я замер у окна и уставился наружу. Так же сад выглядел в тот день, когда мы с Элом заметили снующую среди кустов Лауру. Я тогда сразу понял, что это она. Бедная девочка. После того, что случилось с Коулом, она так и не оправилась. Задавался ли я вопросом, как и почему она появилась именно тут? Конечно, задавался. И вариантов ответа у меня было два. Или она уже не настолько не в себе, как мне казалось, или кто-то из них ей помогает. На этих мыслях диагональная тень, уже гораздо более заметная, вновь скользнула по водной поверхности. Кто-то был слева, у входа в дом. Для самозащиты я прихватил початую бутылку виски, стоящую на кухне почти для красоты. С Элом пить — себя не уважать. Этот здоровяк убирался с одного глотка. За все время нашего пребывания бутыль осталась практически нетронутой. Я пошел к входной двери. Крался тихо, как кунг-фу панда на мягких лапках. Сквозь стеклянную дверную фрамугу я четко увидел силуэт, который двигался снаружи по странной траектории взад-вперед. Так, будто незваный гость танцевал. Я постоял с минуту, прислушиваясь. Помимо движений, которые не прекращались, я услышал звуки, похожие на шипение кобры. А точнее, двух кобр, которые спорили между собой, потому что сначала голос был певучим, а потом его прерывали более резкие хрипы. Мне надоел этот цирк. Да и плюс ко всему силуэт, что слонялся по улице, не казался принадлежащим силачу. Потому я распахнул дверь с ноги и выпрыгнул наружу, вереща индейцем и размахивая бутылкой, как дубинкой. Эффект неожиданности сработал. Передо мной замерла местная девица, которую я видел в форте. Сестра убитого серфера. В руках она держала странное кадило, из которого валил дым. Вокруг нашего порога россыпью черного снега лежала зола. Секунду мы таращились друг на друга. И как только девица сделала резкий шаг назад, в надежде бежать, я спрыгнул со ступенек так ловко, как четверо черепашек-ниндзя вместе взятых, и ухватил ее за тонкое запястье.

— Больно, пусти! — застонала девица на хорошем английском. Но в лице ее не было и намека на покорность. Глядела она огромными черными глазами еще гневливее и жарче, чем в первую встречу. При ближайшем рассмотрении я поразился гладкости ее кожи. Ни единой поры, словно бы она вылита из бронзы и покрыта черной патиной.

— Чем это ты тут окуриваешь наш дом, негодяйка? — спросил я полушутя, потому что сцена, за которой я застал ланкийку, действительно меня насмешила.

— А тебе весело? — держалась она гордо и, я бы даже сказал, нагло.

— А не должно? Я решил, что ты аниматор. Только не припомню, чтобы заказывал ряженых ланкийцев с ритуалами на сегодняшний вечер! Но если это подарок — что ж, я не против. Только можно не мусорить у моего порога золой? — Я еле сдерживал смех. — А танец живота есть в программе? Я бы хотел взглянуть.

— Скоро тебе не будет так смешно. — Она вскинула острый подбородок, ее маленькие ноздри раздувались от возмущения. Одета гостья была в темного цвета сари с золотой каймой и оттого напоминала какую-то индийскую богиню. Не очень-то в них разбираюсь. Но навскидку я назвал бы ее богиней смерти. До того пугающе хороша она была в отблесках голубоватого света воды из бассейна.

— Ты красивая, — сказал я, не удержавшись. Она подняла брови и приоткрыла рот, явно готовая говорить гадости, но замолчала. Ох уж эти женщины. Все как одна хотят быть покоренными, даже самые невыносимые гордячки. — Так ты колдовала тут, чтобы меня со свету сжить? — уточнил я мягко, все еще держа ее за тонкую руку.

— Не тебя.

— А кого?

— Того, кто виновен в смерти брата.

— А если это я?

— Значит, так тому и быть.

На все-то у нее был готов ответ. Я улыбнулся. Выпустил ее руку. Но она не бросилась бежать, а все стояла и смотрела так, будто читала меня. Медленно, как книгу на чужом языке. Мне понравилось это пристальное внимание, и я вдруг понял, что уже очень давно никто не смотрел на меня с таким выражением. Мурашки побежали по телу. Я поежился, хотя холодно не было. Это чертов экватор. Тут бывает холодно только под кондеем. Она сделала шаг назад, не отводя черных раскосых глаз. Те занимали на ее лице главенствующее место, и остальные мелкие черты — аккуратный носик, небольшой рот, острый подбородок и угловатые скулы — казались наброском по сравнению с прорисованными глазами. Будто ее смоделировала студия Pixar. Будто она вовсе не настоящая.

— Мы еще увидимся? — спросил я напрямик, не стесняясь своей прямоты.

Она не ответила, только улыбнулась странной, почти хищной улыбкой и пошла прочь. Я смотрел, как виляли ее узкие бедра под складками плотной ткани. Это казалось дежавю. Уже однажды она уходила прочь, а я смотрел на ее долговязую фигуру, и продавец у рефрижератора называл ее имя. Точно. Как же ее звали?

— Я знаю твое имя, как-то на «К»! — крикнул я ей вслед, но она не отреагировала. — Кали? Тебя зовут Кали?

Змейкой скользнула она за забор, и я решил, что странная гостья так и уйдет, оставив меня без ответа. Но напоследок, отворив калитку в высоком металлическом заборе, она выкрикнула:

— Кали — это богиня смерти. Кэйлаш. Меня зовут Кэйлаш, и молись своим богам, чтобы я и вправду не оказалась той, кого ты накликал.

Я почесал затылок, опять ощущая себя сопливым дуралеем, с которым поздоровалась самая популярная девочка