Моя рука начинает гореть, и Леви в конце концов делает шаг вперед.

— Подвинься, — говорит он мне, прежде чем взять бензопилу, обхватывая пальцами пластиковую ручку для запуска двигателя. Он дергает ее с искусной точностью, его мускулы бугрятся и демонстрируют наилучший вид, когда мотор немедленно отзывается. Но я не сомневаюсь, что эти пальцы заведут и мой мотор.

Леви вручает мне бензопилу, кратко объясняет, что нужно делать, и я провожу испытание, оттягивая рычаг и наблюдая, как вращается лезвие. Резкий, звонкий смех вырывается из меня, а мои глаза расширяются.

— Срань господня, — кричу я, оглядываясь на Маркуса. — Ты это видел?

— Конечно, детка, — говорит он, подбадривая меня.

Поворачиваясь обратно к Джеймсу, я смотрю на него с широкой улыбкой, позволяя ему увидеть извращенное, темное животное, которое живет глубоко внутри меня.

— Извини за это, — говорю я тошнотворно сладким тоном, наполненным самой обманчивой невинностью. — Я девственница по части бензопил, но, думаю, я разобралась со всеми нюансами. Я готова.

Он смотрит на меня, его челюсть крепко сжата, но я вижу всепоглощающий страх в его глазах. Я сомневаюсь, что он знает, что я планирую сделать, но там, где задействована бензопила, ничего хорошего быть не может.

Мотор грохочет эхом по всей игровой площадке парней и отскакивает от каждой стены, и когда я поднимаю ее немного выше, крепко сжимая тяжелую машину, мои руки трясутся от ее вибрации. Свирепость охватывает меня, когда я подхожу вплотную, чтобы встретиться с испуганным взглядом Джеймса.

— Это за каждую женщину, которой ты когда-либо причинил боль. За каждую женщину, чью невинность ты украл, чье достоинство втоптал в грязь. Это их месть, их гребаное время блистать.

И с этими словами я тяну рычаг назад, наблюдая, как острое зазубренное лезвие вращается с невероятной скоростью. Крики Джеймса разносятся по игровой площадке, навязчивый звук подобен музыке для моих ушей, и, не колеблясь ни секунды, я прижимаю зазубренное лезвие к его поясу и вонзаюсь прямо в его плоть.

Кровь хлещет, как из мощного шланга, обливая меня с головы до ног, но я продолжаю в том же духе, вспарывая его бедро и ломая позвоночник. Мотор трясется, и мои руки горят, но я не осмеливаюсь остановиться, моя решимость не знает границ.

Его нижняя половина болтается, и когда я отрезаю последние куски плоти, она падает, как мешок с дерьмом, в то время как его запястья удерживают верхнюю половину тела на цепях. Я даже не помню момент, когда он умер. Это было, когда я впервые коснулась его бензопилой или когда я перерубила ему позвоночник? Возможно, причиной стала быстрая потеря крови. Я понятия не имею.

С тяжелым грохотом я роняю бензопилу, мотор глохнет, и позади меня воцаряется абсолютная тишина. Они шокированы тем, что я только что сделала? В ужасе? Завелись? Не думаю, что меня это вообще волнует.

Я чувствую, как волна тьмы поглощает мою душу, и я без сомнения знаю, что то, что я только что сделала, дорого мне обошлось, но я не могу найти в себе сил для беспокойства. Эти женщины заслужили, чтобы с этим монстром расправились, как с гребаным животным, которым он и был. Жасмин заслужила это.

Я вытираю лицо руками, избавляясь от крови, пропитавшей кожу, но все, что получается, — это размазать ее еще больше. Я чувствую себя так, словно в меня ударила молния, и это придало мне непобедимой силы, пульсирующей в моих венах.

Время замедляется, и я чувствую, как мое сердце громко стучит в ушах, когда я поворачиваюсь лицом к братьям. Роман смотрит на меня потрясенным взглядом, и я на мгновение замечаю, как его рот шевелится при словах:

— Срань господня.

Беспокойство мелькает во взгляде Леви, когда он изумленно смотрит на меня, но Маркус… черт, он выглядит так, словно только что наблюдал за ангелом, сошедшем с небес.

Он подходит ко мне и берет мою дрожащую руку в свою, прежде чем упасть на колени, кровь Джеймса разбрызгивается вокруг него. Маркус удерживает мой взгляд, его большие темные глаза захватывают мои с такой интенсивностью, что заставляет мое сердце биться в миллион раз быстрее.

— Шейн Мариано, — выдыхает он, как будто слова даются ему с трудом. — Я так чертовски влюблен в тебя.

13

Прошептанные Маркусом слова врезаются в меня, как миллион крошечных ножей, вонзающихся в кожу и прокладывающих себе путь в кровь. Я опускаюсь к нему на колени, падая коленями по обе стороны от его сильных бедер, а его руки обхватывают меня.

— Ты серьезно? — спрашиваю я, боясь узнать, что это какая-то больная шутка, которая его заводит, но в то же время мне страшно представить, что это будет означать, если каждое его слово окажется реальностью.

Маркус медленно кивает, его глаза не отрываются от моих ни на секунду. — Я в полном восторге от твоей красоты, твоей силы и твоей решительности. От того, как ты пришла в мой мир, взяла его за чертовы рога и приняла вызов. Блядь, Шейн, ты пленила меня так, как никто другой, и я обещаю тебе, что с этого момента и до самой смерти я буду служить тебе каждым ударом своего мертвого сердца.

У меня отвисает челюсть, тихий вздох вырывается из горла.

— Это серьезное заявление, Маркус ДеАнджелис, — предупреждаю я его, каждый человек в этой комнате слишком хорошо знает, какие последствия может иметь подобное заявление.

— Мне, блядь, все равно, — говорит он мне, его руки сжимаются, и он притягивает меня еще ближе, а затем опускает нас обоих на пропитанный кровью пол, его губы касаются моих. — К черту все это. Теперь ты мой гребаный мир.

Его губы прижимаются к моим, и я ловлю их с той же яростью и отчаянием, которые пульсируют в нем. Его язык проникает в мой рот, мы оба боремся за господство, сходя с ума от желания и переплетения конечностей.

Мои волосы впитывают лужу крови подо мной, когда Маркус отстраняется и садится на меня, обхватив мою талию своими сильными бедрами. Он смотрит на меня голодным взглядом, исследуя каждый сантиметр моего тела, и когда его окровавленные пальцы вцепились в переднюю часть моей испорченной белой майки и разорвали ткань, из глубины моего горла вырвался нуждающийся стон.

Черт возьми. Он нужен мне.

Протягивая руку, я хватаюсь за его ремень и поспешно расстегиваю его, и лязг металлической пряжки эхом разносится