чтобы ты ставила себя в такое положение, потому что каждый гребаный раз, когда ты вырываешься из наших объятий, я с ужасом думаю, что, блядь, могу потерять тебя. Я не хочу, чтобы ты это делала, потому что не хочу, чтобы тебе было больно. Я не пытаюсь контролировать тебя, детка. Я, блядь, хочу жить для тебя.

Я задерживаю дыхание, когда он отстраняется от меня, его эмоции слишком сильны, чтобы он мог вынести их, не говоря уже о том, чтобы пропустить их через себя. Шагнув прямо к нему, я беру его за руки, пока он не начал рвать ими на себе волосы, и переплетаю его пальцы со своими.

— Я в порядке, — бормочу я. — Я знала, что делаю, и я знала, что с тобой и твоими братьями в комнате я была в безопасности. Ты бы не допустил, чтобы со мной что-нибудь случилось, а Роман уж точно не позволил бы мне выскользнуть из его рук, если бы не одобрил.

— Потому что Роман гребаный идиот, — усмехается Маркус, прежде чем опустить взгляд на мое тело и убрать свои руки из моих. Его кончики пальцев касаются множества шрамов, уродующих мою плоть. — Да уж, — бормочет он. — С нами ты точно, блядь, в безопасности.

Гнев взрывается во мне, и я сжимаю его подбородок до синяков, чем он, кажется, наслаждается, приветствуя любую форму наказания, каким бы способом он его ни получил.

— Не смей, — рычу я, ненавидя то, что он сомневается в себе. — Каждый из этих шрамов был неподвластен тебе, и ты сделал все возможное, чтобы отомстить за каждый из них. А теперь прекрати нести чушь и убирайся нахуй с дороги. Я сделала то, что сделала, и теперь пришло время довести дело до конца.

Его глаза пылают, и я слышу, как Леви захлебывается собственной слюной и подавляет смех. Я не сомневаюсь, что с этими парнями никогда в жизни так не разговаривали, если не считать того, как ужасно с ними всегда обращался их отец, но это не в счет. Они просто не позволяют, чтобы людям сходило с рук такое дерьмо, и тот факт, что я могу это сделать, наполняет мои вены ядовитой силой, на которую не должна иметь права ни одна женщина.

Маркус задерживает мой взгляд еще на мгновение, в его глазах ясно читается вызов, но я знаю, что он видит его отражение в моих, и на самом деле он не злится на меня. Конечно, у него взъерошены перья, но на самом деле он зол на себя. Он ненавидит то, как сильно я ему небезразлична. Ненавидит мысль о том, что я могу пострадать, и это заставляет его сходить с ума. Но что он ненавидит больше всего, так это чувство бессилия, ощущение того, что он не в состоянии выключить это, что он не в состоянии оттолкнуть меня, как его всегда учили. Его сердце не позволяет ему этого.

— Этот разговор еще не окончен, — говорит он мне.

Мои губы растягиваются в ухмылке, когда я приподнимаюсь на цыпочки и касаюсь губами его губ, заслужив взгляд темных глаз Романа.

— Нет, разговор окончен, — говорю я ему. — А теперь пойдем повеселимся. Тебе не кажется, что мы это заслужили?

Его взгляд смягчается, когда возбуждение начинает нарастать глубоко внутри него.

— Хорошо, пошли.

Крючок. Леска. И долбаное грузило.

Роман отталкивается от стола, когда Маркус выходит из моего личного пространства и поворачивается к болтающемуся мужчине позади нас.

— Ты знаешь, что делать? — Спрашивает Леви, становясь рядом со мной, когда мы направляемся к стонущему мужчине.

Я качаю головой, мои губы кривятся от беспокойства.

— Нет, — честно отвечаю я ему и тот факт, что я не в своей лиге, сбивает меня с толку. — Я думала, мы просто собирались… убить его.

— Мы так и сделаем, — говорит Роман, его пронзительный взгляд сосредоточен на Джеймсе, из носа которого продолжает капать кровь после недавнего перелома. — Но сначала он должен ответить на несколько вопросов.

Я хмурюсь. Вопросы? Какого рода вопросы они вообще могут ему задавать? Мы уже знаем все, что нужно знать. Он хотел заполучить Жасмин и явно отследил ее перемещение сюда и хочет отомстить за это.

Мы становимся перед ним, и парень сплевывает полный рот крови в мою сторону, когда дергает за тяжелые цепи, удерживающие его связанным. Мои губы кривятся от отвращения, когда его слюна с влажным плеском падает мне на ноги, и, черт возьми, ярость, охватившая Маркуса в этот момент, почти комична.

Я ожидаю, что Маркус возьмет инициативу на себя, но Роман делает шаг вперед, выходит перед нами и встает рядом с Джеймсом, чтобы не загораживать нам обзор.

— Что ты делал в нашем доме? — Роман спрашивает его, и от этого грозного предупреждения “не связываться с нами” у меня мурашки бегут по спине.

Джеймс натягивает цепи, чертовски хорошо зная, чем это закончится. Он поднимает голову с отвратительной ухмылкой на губах и смотрит мне прямо в глаза.

— Я пришел за сучкой, — выплевывает он, решив уйти в типичном стиле придурка. — Она забрала то, что принадлежало мне.

Роман пристально смотрит на него.

— Ой, да брось. Ты знаешь правила. Если ты потерял свою сучку, это твоя вина. Моя не продается.

Ярость разрывает Джеймса, и он изо всех сил тянет цепи, раздирая себе кожу до крови.

— Я, блядь, не терял ее. Эта сука украла ее у меня.

— Эта сука, — говорит Роман, выплевывая это слово. — Спасла ее в той гребаной гробнице, когда ты оставил ее умирать. Так что, насколько я понимаю, она была уже не твоя. И тебе лучше, блядь, поверить, что мы забрали ее.

Джеймс смеется.

— Думаешь, мне есть до нее дело? — выплевывает он. — Нет. Я хочу ту, что мне задолжали.

— О, тебе не нужно беспокоиться об этом. У тебя будет много времени с ней, хотя я не могу гарантировать, что тебе оно понравится, — дразнит Роман, переводя свой дьявольский взгляд обратно на меня, его глаза сверкают от бесконечных вещей, которые я могла бы с ним сделать. Только вот что-то в словах Джеймса словно свинец растекается по моим венам.

— Задолжали? — Спрашиваю я. — Никто тебе ни хрена не должен. Я спасла ее, и на этом все закончится.

Джеймс усмехается, дергая за цепи и разрывая кожу.

— Но не по словам Папочки ДеАнджелиса, — говорит он, как будто это должно меня напугать. — Я заплатил за тебя кругленькую сумму и не остановлюсь, пока не получу то, что принадлежит мне.

Я смеюсь, понимание