польской стороны, – созданный антураж создавал в частях здоровую патриотическую атмосферу, а на вновь прибывающих поляков производил неизгладимое, часто ошеломляющее впечатление. Таким образом усилия, направленные на создание особой атмосферы «польскости», не были потрачены зря.

Пожалуй, только в одном был допущен досадный промах: в угоду классовой идеологии традиционный символ государственной власти – польский орел (так называемый пястовский орел) – был лишен короны, из-за чего получил среди поляков презрительное прозвище «курица».

Безусловно, двигателем вторичного возрождения польской армии, в том числе и традиционного антуража, в этот период являлся польский кадровый офицер полковник З. Берлинг, вскоре получивший звание генерал-майора, а затем – и генерал-лейтенанта Красной армии. Сам выбор И.В. Сталиным Берлинга был глубоко символичным: требовался не просто проверенный офицер польского происхождения, но кадровый офицер армии довоенной Польши – Второй Речи Посполитой, к тому же происходивший из легионеров[558], составлявших ядро польского офицерства в межвоенный период. Советский офицер польского происхождения (например, рассматривалась кандидатура полковника Красной армии Б. Кеневича[559]) для этой роли не подходил.

Хотя Берлинг и прошел через арест и лагерь НКВД в 1939–1940 гг., судя по всему, он был настроен на сближение с восточным соседом, c 1940 г. определенно сотрудничал с НКВД, при этом ни минуты не забывая об интересах Польши, возрождению которой были посвящены все его помыслы. В армии генерала В. Андерса он являлся начальником штаба 5-й пехотной дивизии, но со скандалом расстался с ним, остался в СССР вместе с несколькими другими офицерами, за что в июле 1943 г. был заочно разжалован и осужден трибуналом армии Андерса к смертной казни как дезертир[560]. Однако, оставшись в СССР, Берлинг объективно реализовывал намеченную еще Андерсом программу, заключавшуюся в широком строительстве польских частей за счет материальных ресурсов СССР и максимально возможного привлечения в польские части всех поляков с целью последующего возвращения их на родину. Видение Берлингом будущей послевоенной Польши тоже принципиально мало чем отличалось от устремлений основной массы польского офицерства, краеугольным камнем которых было восстановление независимого национального польского государства в границах 1939 г., а также формирование польского правительства «национального согласия»[561]. Даже антисемитизм, имевший распространение в предвоенной Польше, тоже был присущ Берлингу и получил в последующем заметное распространение в созданной им армии. Все это создало почву для острых противоречий с руководством Союза польских патриотов, состоявшим из коммунистов-догматиков, а в последующем – и с просоветскими правительственными структурами, формируемыми на территории самой Польши, и стоило Берлингу карьеры. Поэтому едва ли есть основания считать его безвольным слугой Кремля, как это нередко трактует современная польская историография, на том лишь основании, что Берлинг не демонстрировал показной принципиальности и прямолинейности, подобно его предшественнику В. Андерсу.

К осени 1943 г. 1-я пехотная дивизия была полностью укомплектована и оснащена значительно лучше советских стрелковых дивизий, имея в своем составе 12 144 человека, части усиления, в том числе штатный танковый полк (32 средних танка и 7 легких)[562]. В этом отношении мало какое советское стрелковое соединение того периода могло с ней сравниться. 2-я пехотная дивизия продолжала формирование в Селецких лагерях.

Если в случае с армией Андерса в конце 1941 – начале 1942 г. советское правительство всячески торопило поляков с отправкой на фронт и проволочки со стороны польского командования стали главным яблоком раздора, то во второй половине 1943 г. ситуация кардинальным образом изменилаь. После коренного перелома в Великой Отечественной войне важнее становилась внешнеполитическая функция польских войск. В преддверии встречи глав государств антигитлеровской коалиции, на которой планировалось обсуждение и польского вопроса, боеспособное польское соединение (уже пехотный корпус) в распоряжении И.В. Сталина становилось важным дипломатическим активом[563]. Необходима была демонстрация этой боеспособности, но не более того. Поэтому хотя 1-я польская дивизия была передана в состав войск Западного фронта еще 30 августа 1943 г., в бой она была введена только почти через полтора месяца. Командующему фронтом было указано: «Использование дивизии – только с разрешения Ставки»[564].

В октябре 1943 г. наконец состоялось боевое крещение 1-й пехотной дивизии – бои 12–13 октября 1943 г. на заболоченном берегу р. Мереи в районе пос. Ленино, Ползухи и Тригубово Могилевской области в рамках Оршанской наступательной операции войск 33-й армии Западного фронта (12 октября – 2 декабря 1943 г.).

Дебют польских войск на советско-германском фронте, получивший в польской историографии наименование «битва под Ленино», едва ли можно признать успешным. Действуя в местности, неблагоприятной для организации наступления, при недостаточной артиллерийской поддержке (подвоз боеприпасов был затруднен), части дивизии сначала вырвались вперед относительно малочисленных, потрепанных в боях советских дивизий. Взаимодействие с соседями, авиацией и артиллерией расстроилось еще в самом начале атаки, 12 октября. Польская дивизия попала в огневой мешок и потеряла 2859 человек, в том числе 614 убитыми и до 1300 ранеными[565]. Советское же руководство лишний раз уяснило себе, что военная польза от применения польских войск ничтожна в сравнении с политической и все усилия по их формированию могут сгореть в нескольких подобных боях. Поэтому волей-неволей советская сторона пришла к выводу, на котором твердо стоял еще генерал В. Андерс, – использовать польские соединения только единым кулаком и только в боях за Польшу. Польские части надолго были выведены с линии фронта и вновь оказались на передовой только в июле 1944 г. – для освобождения родной земли.

Жестокие потери в скоротечном двухдневном бою, к чему поляки были совсем непривычны, произвели гнетущее впечатление на личный состав дивизии. Поляки, уже наслышанные о победах Красной армии[566], рассчитывали, что им останется лишь идти за огневым валом, «за которым можно спокойно пить чай»[567]. З. Берлинг высказывал претензии соседним подразделениям Красной армии, не поддержавшим его с флангов[568]. Однако, в независимости от реальных результатов, «день 12 октября – день трудного, но славного начала пути к общей победе над врагом – стал праздником народного Войска польского»[569]. Уже очень скоро «боевые заслуги» 1-й польской дивизии стали предметом «большой воспитательной работы» польских политработников, и вокруг дивизии сформировался ореол опытного обстрелянного соединения. 11 ноября 1943 г. сотни поляков были награждены советскими орденами и медалями, а трое – стали Героями Советского Союза. Из двухдневной «битвы под Ленино» был извлечен и требуемый дипломатический эффект: на Московской конференции министров иностранных дел 29 октября 1943 г. советская сторона заявила, что «находящаяся у нас польская дивизия очень хорошо, героически сражается против немцев». То же самое через месяц было сказано И.В. Сталиным в Тегеране У. Черчиллю и Ф. Рузвельту[570].

В конце января 1944 г. войска Красной армии перешли «старую», международно признанную границу между СССР и Польшей, установленную Рижским