Шрифт:
Закладка:
Омаев в это время беспомощно выжимал рычаги, пытаясь вызволить рычащую «семерку» из глубокого сугроба. В темноте он и сам не понял, как колея направила правый трак прямо в снежный занос. Пулеметчик-радист, неопытный в управлении Т-34, слишком поздно затянул тормоз бокового фрикциона, и тяжелая машина въехала боком в наст. Новые попытки выбраться из снежного плена только сильнее затянули машину в глубину сугроба, где гусеницы беспомощно елозили по пустоте под снегом. Бочкин, очнувшись от болезненной дремоты, прислушался к вою двигателя и авторитетно заключил:
– Сейчас фрикционы сожжешь, и ходовке кранты.
– А что делать мне, что? Ну скажи, ты же умеешь водить, тебя Бабенко учил! На что жать, куда поворачивать?! – от отчаяния парень перешел на крик. Как же глупо вышло, он застрял в снегу, проехав по территории немцев совсем немного.
Хорошо, что Бочкин на его состояние не обращал внимания. Он с трудом выбрался из танка и пополз под днище, оттуда уже выдал свой вердикт:
– Копать надо, под правую гусеницу делать прочное укрепление. Окапывать снег и деревяшки туда, чтобы машина могла оттолкнуться.
– Ладно, – Руслан в ярости сорвал с кормы саперную лопату и принялся кидать снег из-под гусениц. Колька слабо попытался ему помочь, но руки почти не слушались, он лишь нелепо взмахивал ими, как машет крыльями подбитая птица.
Младший сержант отмахнулся:
– Поднимайся внутрь, я сам!
Бочкин покачал головой, но подчинился. Хоть голова его была словно в тумане, он понимал, что застряли они крепко. Из такого провала «семерку» можно вытащить лишь другим танком или трактором на буксире. Окапывать снег, а потом сооружать настил – занятие на долгие часы, одному человеку понадобится для этого не меньше суток. А уже утром эту территорию начнут простреливать с двух сторон, и им придется сидеть в танке, пока не стихнет огонь. Или фашистский патруль их обнаружит во время проверки территории. Сил спорить с Омаевым или уходить пешком в лес, бросив машину, у него не было. Лишь иногда Николай вставал, прижимался к панораме, осматривая пустую дорогу – нет ли немцев. Хорошо еще, что они вышли к практически пустой дороге, где не идут эшелонами отступающие силы вермахта.
В это время Руслан не думал о том, что будет через час или через сутки, он копал и копал как заведенный. Руки застыли так, что он перестал их чувствовать, по спине под ватником бежал ручьем пот и тут же леденел в районе поясницы. Паренек стал уже задыхаться и делать перерывы для отдыха, осматривая местность впереди. В тусклом свете луны сквозь тучи чернела крыша заброшенного цеха или станции. Похожий на вытянутый вагон, огороженный в три ряда противотанковыми ежами, высокой металлической сеткой, он казался заброшенным. Вдруг в верхнем окне мелькнул огонек, и парню показалось, что он услышал голос Гули:
– Руслан!
Его затрясло как в лихорадке, мысли совсем спутались. Ему кажется, кажется, не может звучать ее голос здесь, в пустом поле с заброшенным зданием. От него до черной крыши не меньше двух километров! Внезапно огонек под крышей мелькнул снова и снова. И парень бросился бежать по полю. Ветер мгновенно проник под влажную одежду, больно обжег кожу и принялся щипать со всей силы. Упорный Руслан не останавливался, он проваливался все сильнее и сильнее в сугробы, но все-таки полз, загребая руками. Затем сообразил, что можно передвигаться по-иному, раскинулся по насту и принялся ползти, помогая себе руками и ногами, будто ящерица, чтобы твердая снежная корка не ломалась под весом его тела. Сначала было невыносимо холодно, а к середине пути стало еще хуже. Руслан перестал чувствовать ноги и руки, постепенно они теряли чувствительность, деревенели. Он несколько раз переворачивался на спину и обстукивал все тело, чтобы хоть немного разогнать кровь. Ему казалось, что ползет он по застывшему полю уже несколько часов, тело совсем не слушалось, но в ушах до сих пор стоял крик: «Руслан!» Этот зов вел его, тащил непослушное тело вперед. Добраться Омаев не успел даже до противотанковых ежей, ему оставалось еще метров сто до здания, как он услышал немецкую речь. Солдаты говорили осторожно, стараясь не выдавать своего присутствия. Только в ответ им неожиданно раздались крики из-за стен темного здания. Сотни голосов одновременно закричали, завизжали, выкрикивая проклятия на русском языке:
– Сдохните! За нас отомстят наши советские бойцы!
– Будьте прокляты, будьте вы прокляты, ироды!
– Отпустите нас, мы обещаем вам сохранить жизнь. Вы сможете уехать в Германию, отпустите нас! Зачем вы выполняете приказы ваших генералов, им плевать на ваши жизни!
– Солдаты, мы тоже люди, сохраните нам жизни!
– Давай сюда своего Гитлера, покажем ему русских солдат!
Казалось, что черная вытянутая постройка говорит на сотни ладов и голосов, к крикам теперь присоединились удары по стенам. Сотни ног и рук принялись выколачивать угрожающий ритм, требуя свободы, требуя жизни.
Не выдержав, немецкий охранник взвизгнул и, видимо, в нарушение маскировки полоснул длинной очередью по стенам и окнам бетонной постройки.
– Still, still! – орал он в припадке ужаса от этого многоголосия, от стука пленных по стенам и проклятий в его адрес. Очередь из пуль утихомирила толпу, здание снова погрузилось в тишину, лишь женский плач прорывался через толстые стены:
– Руслан, Руслан, услышь меня, пожалуйста. Помоги мне, Руслан.
Омаев вцепился зубами в окаменевшую ладонь, чтобы не закричать в ответ. Нет, нельзя выдавать себя, или он тоже окажется за толстыми стенами в плену фашистов. Он понял, что голос Гули привел его к нужному месту. Здесь, в бетонном строении, немцы держали пленных до нужного момента, пока они не понадобятся, чтобы соорудить живой щит вокруг техники или пехоты. Хорошо, место он нашел, теперь надо разобраться, как сюда проникнуть и освободить людей. На танке точно соваться смысла нет, даже если ему удастся
