Парень сидел возле гусеницы танка, не в силах удержаться на ногах. В ушах до сих пор стоял гул от удара немецкого снаряда в башню, а изнутри поднимался мучительный позыв к рвоте. Перед глазами плыли черные круги, двоились силуэты, слабые руки и ноги совсем не слушались. Дежурный с автоматом наперевес махнул рукой в сторону Красногвардейска, куда уходила дорога:

– Это вам километров десять отсюда, штаб со всеми техническими службами на запад сейчас переходит, откуда немца выперли.

Соколов отрицательно покачал головой:

– Мы ждем приказа от комдива Котова, пока не знаем, в какую сторону двигаться дальше. Делать крюк нет времени.

Ефрейтор, что возглавлял дежурный пункт, развел руками:

– Ну у нас оставлять твоих танкистов нет смысла. Сейчас сюда передний край фронта перенесут, хлынет техника. Дорогу будут от остатков немцев освобождать. Трактора да связисты, медиков в технических службах не водится. Им бы в тыл надо, а не на передний край в окоп. А ближайший госпиталь – это полевой.

– Алексей Иванович, давайте я за управление сяду, доставлю в госпиталь и обратно, – предложил Руслан, который обеспокоенно метался возле зеленого Кольки. – Уж по дороге-то справлюсь с рычагами, район весь наш, на немцев не нарвусь.

Командир перевел взгляд на остальных. И отправить почти некого: весь экипаж двенадцатого после удара снаряда штурмтанка в тяжелом состоянии; Логунов с Бабенко кряхтят и возятся с перекореженным экраном, из-за которого башня перестала поворачиваться до конца и потеряла свои способности к обороне. Неопытного Хвалова одного страшно с ранеными отпускать, мехвод он хороший, но если что пойдет не по плану, то растеряется парнишка. Остается заряжающий его командирского Т-34, Руслан Омаев. Десять километров туда и обратно – это займет не больше 40 минут, справится опытный сержант. Приказа от комдива о завершении операции пока нет, сейчас вышлют пехоту, может быть, с поддержкой танков для проверки ситуации и очистки дороги. Час без одной тэшки они справятся.

– Бери «семерку» – и вперед. Как сдашь парней, мне доложи по связи, – коротко приказал он пулеметчику.

Руслан кивнул – он уже помогал подняться Бочкину, которого от каждого движения качало, словно лодку во время шторма. Только упрямый Колька отчаянно упирался:

– Я в госпитале не останусь, нет! Слышите, товарищ командир?! Дайте время отлежаться, я быстро приду в себя!

Старшина Логунов одной рукой по очереди закинул обмякших парней на броню, а потом внутрь танка. А Бочкину буркнул:

– Как честь отдавать сможешь, так обратно на фронт, понял? А сейчас давай к врачам дуй.

Николай дернул руку, чтобы приложить к голове, но промахнулся и сам себе ударил по носу. Внизу лейтенант Соколов с досадой покачал головой – дезориентация от контузии, вслух лишь мягко произнес:

– Ефрейтор Бочкин, боевая задача – доставить раненых в госпиталь и самому пройти курс лечения. Выполняйте.

– Есть, – бледный Коля скрылся за железным кольцом люка в башне. В темноте он с трудом на непослушных ногах добрался до ящиков со снарядами, подстелил шинель и наконец вытянулся. От слабости и шума в голове в груди все скручивалось в муторный комок. Колька прикрыл глаза и снова провалился в темноту без звуков и света.

Руслан за панелью управления прислушивался к рокоту двигателя, аккуратно подтягивая рычаги танка то вверх, то вниз. Он открыл люк перед местом водителя, не обращая внимания на поток холодного воздуха, и внимательно высматривал каждую яму, которые усеивали разбитую дорогу. После контузии главное – покой, но в танке, где все рычит, лязгает, раскачивается на рессорных пружинах, тишины и неподвижности не добиться. Хорошо, что до полевого госпиталя езды минут десять, можно потерпеть болтанку. Самое главное, в чем Руслан мог признаться только себе, – в госпитале он надеялся снова увидеть свою невесту. Хоть на минуту, хотя бы одним глазком, ведь эта встреча снова сделает его невероятно счастливым.

По обледенелому асфальту машина шла споро. За кормой кружилась и оседала поземка. Дорога была пустой, все соединения Красной армии перешли на несколько километров западнее, занимая освобожденную от оккупантов территорию. Вот уже стали попадаться по пути полуторки с техникой: бобины кабелей в кузове одного грузовика, мешки с провиантом в другом. Лошади тащат по январской слякотной дороге телеги с формой, провизией, снаряжением. Все, чтобы обеспечить быт бойцов на переднем крае фронта. Невидимая армия, тыловая, всегда идущая позади, но такая важная для фронтовиков. Ведь каждое сражение заканчивается, наступают минуты перерыва, и так важно в эти моменты получить горячую пищу или стянуть окаменевшую от крови и грязи форму. Омаев бережно объезжал грузовики и подводы, чтобы невзначай не столкнуть их бронированным боком с дороги. Наконец замелькали накаты из бревен, отряды солдат с лопатами – вот она, линия фронта, только начинает сооружаться из окопов, укреплений, дзотов. В голом поле, где до этого были одни земляные валы и сугробы, вдруг зазмеились черные полосы углублений, среди деревьев защекотала ароматами нос полевая кухня, а под маскировочной сеткой раскинулась зеленая палатка с красным крестом. К танку, который остановился неподалеку от полевого госпиталя, сразу бросился санитар – парнишка с перевязанной головой и повязкой санинструктора на рукаве:

– Раненых привезли? Сами ходят или носилки нужны?

– Тащи носилки! – откликнулся Омаев, осторожно тормоша задремавшего Бочкина.

Он помог другу выбраться из люка и спуститься вниз. Пока Бочкина осматривал врач, вместе с санитаром сержант перетаскал на импровизированных носилках – старой плащ-палатке – двух остальных танкистов, которые хоть и приходили в сознание, но никак не могли справиться с туманом в голове. Врач с серым от усталости лицом, красными глазами только кивнул:

– Кладите рядом, сейчас осмотрю. Сразу говорю, в госпиталь поедут ближайшим транспортом. После контузии не меньше месяца на реабилитацию.

– А мне, доктор, можно раньше? Я ведь слышу и ходить могу, – попросил Бочкин, которому как раз в этот момент врач светил фонариком в глаза.

– Сотрясение есть, покой нужен, товарищ танкист. Не читать, никаких нагрузок. Еще одна такая волна, и останетесь без зрения и слуха.

– Так на войне мы, доктор, не всегда от бомбы убежишь, – нахмурился Бочкин.

А врач неожиданно смешливо фыркнул:

– Спорит, упирается. Вот упрямец! Это хорошо, значит, силы еще есть. Так,