– Товарищ командир, что за спешка, срочно нас куда-то отправляют?

– Нет, вы до утра остаетесь с Хваловым на охране танка номер двенадцать, – Соколов стремительно взбирался по броне. – Утром по связи сообщу, куда направляться.

Ошарашенный неожиданным поворотом событий танкист так и застыл с открытым ртом, пока бронированная тридцатьчетверка, набирая обороты, исчезала на дороге в вечерних сумерках.

В машине Василий Иванович принялся рассуждать вслух:

– В госпитале надо спросить, может, Николай там остался. Руслану-то зачем линию фронта переходить? Может, просто заплутал в темноте, не в ту сторону танк повел, он ведь за рычагами не мастак. Темно, немудрено заблудиться.

– Пост охраны стоит, его остановить пытались. И два часа назад еще было светло, даже номер смогли рассмотреть на танке, – покачал головой Соколов.

По Уставу он должен был наблюдать за ситуацией на дороге, но от страшной новости голова плавала в тумане, лейтенант чувствовал себя беспомощным и растерянным обычным человеком, а не смелым командиром танкистов.

– Может быть, это не наши, угнал кто-то «семерку», – упрямился Василий Иванович, который тоже никак не мог поверить, что парни ушли к немцам по своей воле.

– Через пять минут уже будем на месте, – как обычно, миролюбивый Семен Михайлович старался поддержать товарищей. – Выясним, что произошло, в госпитале же они были, раненых передавали. Расспросим людей, и станет яснее.

Расспрашивать только оказалось некого, возле госпитальной палатки царила тишина. На их робкую попытку пройти наружу выскочил заспанный парень с перевязанной головой:

– Кто раненый, что случилось?

– Ничего, ничего, – успокоил его лейтенант. – С доктором можно переговорить, который сегодня танкистов осматривал?

– Спит он, на ногах трое суток. Не буду будить человека, – нахмурился дежурный. – Если никто не помирает, то нечего его беспокоить.

– Это очень важно!

– Да какая важность, вы живые, здоровые, а он еле на ногах стоит. По двадцать часов каждый день бойцов латает, дайте отдохнуть человеку! – парень набычился и встал, прикрывая вход в палатку с красным крестом. – Не пущу!

Логунов вынырнул из-за спины командира:

– Мил человек. Мальчишки у нас пропали. Танкисты, твоего возраста. Надо нам узнать, днем приезжали или нет с ранеными, расспросить, что тут произошло, куда они подевались.

От ласкового просительного тона медбрат сразу утихомирился, оглянулся, не разбудили ли врача шумом:

– Доктор вам ничего и не расскажет, он осмотрел да отпустил. Двоих отправили с машиной в ночь до больнички, плохие они после контузии. А еще двое здесь ругались.

– Расскажи, хороший мой, слово в слово, что знаешь, как приехали, что говорили. Вот, угощайся, – Логунов протянул парнишке самокрутку и чиркнул зажигалкой.

Тот с удовольствием затянулся едким табачным дымом и принялся обстоятельно пересказывать подробности приезда «семерки» и ее экипажа к госпиталю. Василий Иванович иногда коротко уточнял:

– Гуля, говоришь, Гуля не вернулась?

– Так вот и чуть не подрались парни?

Тот, соглашаясь, кивал в ответ, отчего Бабенко и Соколов за широкой спиной Логунова обмирали, понимая – добровольно ушла «семерка» в сторону немецких позиций. Никто не угонял танк, никто не сбился с пути. Уехали ребята на верную смерть в надежде спасти невесту Руслана. В тридцатьчетверку возвращались в молчании, каждый переваривал услышанное от санитара. В тусклом свете фонаря Соколов взглянул на стрелки часов – они потеряли уже 60 драгоценных минут.

Вдруг Логунов нарушил молчание:

– Товарищ командир, я вам честно скажу. Я за парнями двину. Вы уж простите, что подвожу вас, но я не смогу ждать, когда они вернутся. Потому что знаю, что нет им дороги назад, если не помочь. Пускай погибну, но попробовать я должен. Без помощи им не то что девушку освободить, им по немецкой территории десяти километров не пройти. Я должен помочь им, иначе с таким грузом вины, что не помог, не жить дальше.

Рядом с ним приподнялся Бабенко:

– Я с Василием, товарищ командир. Простите, в стороне не смогу остаться от такой беды. Мальчишки, они и есть мальчишки, выручать надо. Докладывайте командованию про дезертирство, пускай. Готов понести наказание, штрафная рота или арест, пусть. Я прежде всего человек, а потом уже военный.

Они оба застыли, ожидая решения командира. Только Алексей Соколов вдруг вздохнул с каким-то облегчением, пускай открылась хоть и страшная, но правда. Теперь они знают, почему танкисты нарушили его приказ и ушли к немцам. Это преступление, да ведь и оправдание для него есть – спасение невесты, а не жуткое подозрение в диверсии или предательстве Родины. Он вытащил из планшета карту, расстелил на чемодане боезапаса:

– До шести часов утра если найдем их, то упрошу генерала с отправкой в штрафную роту повременить. Давайте думать, куда они могли направиться. У нас осталось одиннадцать часов на поиски.

От слов Алексея башнер и мехвод с облегчением выдохнули – не бросит их ротный, тоже готов пуститься на поиски беглецов. Они сгрудились над картой, по которой ходил луч фонарика. Соколов указал на линию дороги:

– Ближайший населенный пункт рядом – это Краснознаменск, все силы противника сейчас направлены к нему и его окрестностям. Чтоб освободить девушку, они должны были направиться вслед за основными силами немцев. Поэтому предлагаю двигаться параллельно основной дороге. Можно будет идти по краю колеи, чтобы быть хотя бы не совсем на виду. Или до первого патруля наша экспедиция.

– Замаскироваться можно! – Василий Иванович выудил из-за чемодана со снарядами стопку нацистских листовок с пропагандой и потряс в воздухе. – Водой облить и налепить сверху, на морозе быстро прихватит. Считай, на снегу нас уже будет почти не видно.

– Хорошая идея, займетесь? А я еще пути гляну, по которым можно не только в пекло к немцам попасть, а еще и назад вернуться.

Пока танкисты плескали водой на корпус и башню танка, пришлепывали листовки, Соколов склонился над картой. Уйти по дороге обратно им не дадут. Если в первый прогон еще можно рассчитывать на неожиданность и прорваться, то на обратном пути немцы уже выставят заслоны из бронетехники и не выпустят их со своей территории. Он глянул на небольшой кружок там, где были нарисованы острые треугольники, обозначавшие хвойный лес. Придется уходить