– Давай в танк, раскроем карту и посмотрим, куда могли пленных угнать. Это должен быть ближайший населенный пункт, который еще под немцами.

– «Семерка», ответь, прием! «Семерка»! – Соколов с недоумением крутил ручки настройки на приемнике.

Почему никто не отвечает, неужели случилось что-то страшное? Попали под авианалет? Или зенитный немецкий снаряд? Вот уже два часа, как экипаж «семерки» не выходил на связь, прошли все сроки возвращения из госпиталя. Обеспокоенные Логунов и Бабенко елозили на сиденьях в танке, всматриваясь в озабоченное лицо командира – не мелькнет ли выражение облегчения от голоса Омаева, вышедшего в эфир. Но Алексей продолжал сосредоточенно крутить ручки настроек, может быть, связь нарушена на линии или он позабыл, как пользоваться радиостанцией. В эфир прорывались чужие голоса, гудели низкие частоты, тонко пищали помехи, но «семерка» молчала.

Они уже успели демонтировать изуродованный немецкой бомбой экран, даже заправили танки у техслужбы. Командир доложил об окончании операции генералу Котову, потом они разделили обед с дежурным нарядом пехотинцев. Время за делами шло быстро, только пропажа их все не находилась. Омаев и Бочкин не возвращались и не выходили на связь.

– Может, в госпитале застряли? – предположил Логунов.

– И Руслан тоже? Он бы что там делал, он контузию не получил, – возразил Семен Михайлович.

Хоть и понимал сержант волнение своего друга, только мучить его напрасной надеждой не хотел. Они на фронте, и здесь случиться может всякое, смерть поджидает за каждым поворотом.

По борту Т-34 застучала ладонь дежурного:

– Эй, танкисты.

Наверху показалась голова мехвода. Стучал рядовой из дежурного отряда, который оборонял мост от новых набегов фашистов:

– С КП телеграфировали, там тридцатьчетверка перешла линию фронта и ушла на немецкую территорию. Не ваши ребята? Номер на бортах рассмотрели, 007.

– «Семерка», это «семерка»! Это наши! – воскликнул обрадованный Семен Михайлович.

– Ну тогда ротного своего зови, пускай начальству отчитывается. Там уже молния прилетела с запросом, откуда перебежчик.

– Какой перебежчик, вы что такое говорите?! – от возмущения Бабенко охрип.

Но рядовой усмехнулся в ответ:

– Ну а кто же еще к немцам на танке рванул через линию фронта. Оно и известно для чего – Гитлеру пошел служить.

– Я тебе покажу «Гитлеру служить», я тебе устрою сейчас. Язык вырву за такие слова про наших танкистов! – загремел внутри танка голос Василия Ивановича, старшина уже лез наверх, чтобы задать трепку сплетнику.

Но их ссору остановил спокойный голос лейтенанта Соколова:

– Товарищи, успокойтесь. Я сейчас разберусь, что за недоразумение.

Командир выбрался из танка и зашагал к окопам, где сегодня уже связисты успели оборудовать телефонный узел. Из обычного охраняемого моста место за несколько часов превратилось в контрольный пункт: пункт связи в одном из окопов, будка для часового, заграждение из бревен, чтобы машина не могла проехать без проверки документов.

Телеграфист что-то долго настраивал с помощью рычажков, вслушиваясь в хрипы радиоэфира, выкрикивал позывные, наконец сунул тяжелую трубку Соколову:

– Говорите.

Тот представился:

– Лейтенант Соколов на связи!

– У аппарата комдив Котов! – рявкнул на другом конце линии громкий голос генерала. – Соколов, у тебя там изменник Родины завелся! Ты знаешь, что на твоем танке границу пересекли? Кто к немцу ушел, докладывай!

– Товарищ генерал, – заторопился Соколов. – Это недоразумение, я уверен, ошибка какая-то. Может быть, заблудились парни.

– Ты что, лейтенант, из меня дурочку делаешь?! Это измена Родине, дезертирство. Еще и с техникой ушли. Фамилии говори, кто сбежал к нацистам?

Но командир не мог заставить себя произнести такие родные имена, не верил он, что Бочкин с Омаевым сбежали через посты на немецкую территорию. Сквозь эфир снова прорвался голос Котова:

– Молчишь, Соколов? Я вас в списки к награждению представил, а вы вот как, нож спину. Военных преступников к ордену. Меня теперь вместе с вами отправят грязь со штрафниками месить.

– Товарищ комдив, произошла ошибка. Дайте мне время, я разберусь! Не могли мои ребята к немцам уйти, они со мной все три года в одном танке. Я им, как себе, верю. Это ошибка, я докажу вам!

Теперь молчал командир дивизии. Секунды шли, в эфире шуршали помехи, а в груди взволнованного Алексея гулко стучало сердце. Он был ошарашен новостью и обвинением, но твердо убежден в том, что произошла ошибка. Наконец комдив ответил:

– Только из уважения к тебе, лейтенант. До утра даю время, в шесть часов мне докладываешь. Если дезертировали, то ты в штрафную роту в звании рядового пойдешь, а твои танкисты за решетку.

И он резко отключил связь, в трубке загудели короткие тревожные сигналы. Минуты начали отсчитывать отпущенное время, надо бежать, искать, выручать! Соколов вернул трубку на место, не прощаясь выбрался из телефонного узла. Снаружи возле спуска в окоп его засыпали вопросами Логунов с Бабенко:

– Ну что там, товарищ командир?

– Разобрались, что за навет на наших парней?

Алексей замотал головой и честно признался:

– Не известно ничего, перешли на «семерке» через линию фронта. Все.

– Да быть такого не может, чтобы Колька к немцам подался! Их, может, кто в плен взял? Или… – Василий Иванович никак не мог найти объяснение поступку молодых членов своего танкового отделения.

Алексей поднял руку с браслетом трофейных часов к глазам. Сейчас шесть вечера, у них двенадцать часов, чтобы найти и вернуть парней. Он перевел взгляд на озадаченных мужчин:

– Василий Иванович, Семен Михайлович, не знаю, что случилось, у нас до утра есть время выяснить.

– За машиной второй пускай экипаж присмотрит, там после удара двигатель троит, – предложил мехвод.

Алексей кивнул на его предложение.

– Ну тогда что стоим, заводи, Семен, – внутреннее раздражение Логунова прорвалось в голосе.

Сейчас никто не обиделся на резкий тон, понимая, как обеспокоен старшина судьбой исчезнувшего пасынка и его друга. Да и времени не было на ссоры, они уже со всех ног спешили к танку с номером 037. Рядом потягивался сонный мехвод Бубка,