Глава села оказался болтлив, и болтовня его растянулась часа на два. Особенно мне было «интересно» про бывшего хозяина и его чудесные яблоньки в именье.

А затем нам нашли повозку с дряхлой лошадью, и мы отправились трястись вдоль по набережной в направлении Иркутска, где спустя полчаса, выехали на высокий берег к заброшенному поместью. Там же и застали второго сторожа, спящего в теньке.

Вошли через калитку скрипучую. И я сразу за дом двинул к набережной, заметив беседку под кронами.

Вскоре понял, это то, что надо.

Забор хоть и худой, но высокий. Земли на гектар порядком заросшей. Железнодорожные пути и дорога сельская чуть в стороне пролегают, с двух сторон лес напирает. Часть участка под тенью хорошей. Дом кирпичный, трёхэтажный с видом на Байкал. А самое главное — очень близко вода. И на первый взгляд глубина у берега достаточная, чтобы мехара скрыть.

Пирс старенький, лодок разломанных прямо под особняком целая куча. Не говоря уже о мусоре всюду. Но это меня не смутило. А вот Михаил Степанович стал разорятся:

— Всё приберём, сорняки вырубим, князь!

— Сколько за поместье? — Спрашиваю, переходя сразу к делу.

— Шестьсот рублей, барин, — выдал сразу, сделав почему–то виноватый вид.

— Меня устраивает.

— И сбор администрации ещё десять рублей, — поспешил добавить.

— Хорошо, я беру. Банкноты принимаешь или вексель на бланке выписать?

— Не спеши, князь. Сперва, надо все документы оформить в большой администрации.

— Михаил Степанович, я бы уже начал заселение, — заявил.

— А чего ж нет? Да мне только за радость сторожа освободить, авансик только оставь, рублей сорок. А там я выписки сделаю, да съездим дня через три в Иркутск. Дай бог, за месяц сделку оформим.

— Я доверенность напишу, оформишь всё сам? Естественно за услуги плачу, — предложил, ибо некогда мне возиться. Поместье нужно, чтобы мехара укрыть, самому сюда в случае чего явиться, да под водой на Медведе скрыться, если будет погоня. А может и по воздуху.

Кто его знает, какие в столице мехары. Может, не один у меня такой с четырьмя турбинами.

— Сделаем, ваше высочество, — ответил неуверенно, ещё и затылок почесав. — Там это… внутри полы прогнили местами и крыша подтекает. Но у меня бригада есть хорошая, два мужика дело своё знают, кх, кх, когда трезвые, леса тоже навалом, гвозди добротные есть. Двадцать рублей ещё сверху накинь и поправим.

— Хорошо, но с этим позже, — ответил и пятьдесят рублей отсчитал ему аванса и комиссии. — Держи, Михаил Степанович, начинай процесс.

У главы района глаза загорелись ещё больше, когда он всю пачку увидел.

— Барин! А тебе экономка не нужна? А то у меня внучка толковая без дела пропадает. Два рубля в месяц плати, Машенька тебе и приберётся, и приготовит, и постирает. Что скажешь?

Так. Теперь почесал затылок я. В Слюдянку засосало, и не заметил!

— Хорошо, но с этим позже, — повторился я.

И решил по округе прогуляться, чтобы подступы изучить хотя бы бегло. Глава села за мной хвостиком. И как давай о проблемах района заливать мне в уши.

Воры достали, дотаций не дают, на лес заказов нет, мужики местные без дела шныряют да пьют до беспамятства, железная дорога гремит, как не в себя, вокзал в дождь подтекает. Нерпы пирс грызут, все рыбацкие сети изодрали.

Я только киваю, да о своём думаю. Не опрометчиво ли Владивосток оставил? Пусть и слабо, но утешает, что к Небесной в подкрепление иркутские новобранцы прибыли. А её гвардейцы уже пообтесались в боях.

Может, стоило передать ей записку по поводу Анны? Я уже думал об этом. И о том, что написавшего сочтут сумасшедшим…

Вернулись в посёлок к полудню. Порешав все дела, понял, что ещё целый день лишний в запасе.

До вечера глава села обхаживает меня, как может. А затем ещё и в дом приглашает на ужин, где знакомит с матушкой, женой, невесткой и её дочкой Машенькой — моей будущей экономкой. Светленькой, худенькой, приятной наружности и розовощёкой от смущения. Лет восемнадцати на вид. И чего такую не сосватал ещё, спрашивается?

— Бабское царство, — посмеивается Михаил Степанович, усаживаясь за стол вслед за мной. — Оба сына и внук в Иркутске на службе в казачьем полку. А девки на мне.

— Это ты на нас, бездельник, — хихикает старенькая матушка, перекосившись на стуле и обнажив единственный уцелевший передний зуб.

Все остальные молчат, глаз не поднимая. Невестка с внучкой хлопочут, накрывая на стол.

Тесно, уютно, на бревенчатой стене часы механические тикают, половицы скрипят так по–домашнему. В своей новой жизни не помню таких семейных застолий и теплоты, всё забыто, будто то был не я. Обстановка подкупает. Уходить не хочется. Замотался в последнее время, ночуя в пещере.

Окидывая щедрый стол, Михаил Степанович делает вторую попытку споить меня с душевным таким выдохом:

— Может, всё–таки самогоночки, князь?

К этому времени я уже снял и перчатки, и кольца, разорвав связь с Медведем. Ибо убедился, что нет необходимости вырываться из каких–либо засад. Никому нет дела до того откуда я в действительности и что здесь забыл. Все верят на слово, подкреплённое банкнотами и княжеской грамотой.

Но это не значит, что я должен терять бдительность. Поэтому отвечаю:

— Ты пей, Михаил Степанович, а я лучше чая сладкого попью.

Насупился глава села, похоже, обиделся.

— Миш, мне налей, — поддержала бабуля.

— Куда тебе, старая? Хлебаешь, как воду, и ни в одном глазу.

— Да не жмись ты. Князь же смотрит.

Посёлок Слюдянка. Железнодорожный вокзал.

31 июля 1905 года по старому календарю. Понедельник.

9:43 по местному времени.