к маленькой пристани. Около нее стоял пришвартованным небольшой буксир, приказано грузиться, но буксир так мал, что не может вместить всех. Пришлось грузиться повзводно, и тогда буксир должен будет возвращаться четыре раза. Полковник Радзевич приказал, вопреки протестам капитана буксира, грузиться пополуротно. Мы погрузились и представляли собой картину, «как сельди в бочке». Кто-то из шутников предложил вообразить себе, что мы едем на веселую загородную прогулку. Поднялся смех. Настроение хорошее, всем не терпится поскорее добраться до латышей. Для нас непонятно, как это получилось, что латыши, со всем своим офицерским составом, оказались на стороне большевиков, и это после того, как царское правительство дало им средства для организации своей, латышской армии. Смех продолжался недолго, нам приказано не курить и соблюдать тишину.

Темно. Толкнувшись о какую-то баржу, получаем тихий приказ: «Высаживайся!» Быстро, но тихо выполняем приказ, и буксир уходит обратно за второй полуротой. Хотя я и хорошо знаю Казань, но не мог определить, где мы находимся.

Подошел командир роты полковник Радзевич и вызвал к себе командира взвода и всех начальников отделений. Капитан Рухин встал около командира роты, мы, отделенные, вокруг них. Полковник Радзевич разложил карту на земле, мы все склонились над ней. Он осветил карту фонариком и указал наше местонахождение. Только теперь я узнал местность — мы находились всего в версте от У слона.

Нашему взводу приказано обойти с южной стороны У слона и перерезать дорогу, идущую на ст. Свияжск. Взвод свернулся и пошел обходить У слон. Меня сразу покоробило, что командир взвода не выслал дозоров. Подойдя к капитану Рухину, я сказал ему:

— Господин капитан, нужно бы выслать дозоры!

Он ответил очень грубо, что не нуждается в советах. Меня это взорвало. Подойдя к нему вплотную, так чтобы идущие сзади не могли слышать, я очень тихо сказал ему, что в его подчинении находятся опытные боевые офицеры и что он может попасть в очень неприятное положение. На это мое замечание он ничего не ответил, а вызвал меня с моим отделением на охранение. Выслав дозоры с обоих флангов, мы быстро пошли вперед. Темно, поэтому приходится ориентироваться по карте, а это занимает время. Но наконец показались какие-то силуэты построек. Я задержал отделение для выяснения обстановки. В это же время раздался редкий ружейный огонь, и я получил донесение от дозора, что они натолкнулись на большевиков, засевших в крайней постройке, видневшейся вперед нас.

Подтянув дозоры, я развернул отделение в цепь и начал обход в тыл этого здания, а также донес командиру взвода, что наткнулся на заставу неприятеля и иду в наступление на них. Это первая наша стычка, в душе злорадство: «Подождите, будет вам жарко — как вы теперь, паршивая рвань, сумеете встретиться с нами в открытом и равном бою. Хватит ли у вас на это смелости?»

Я уже обошел здание и приказываю отделению окопаться и не стрелять без моего приказа. По выстрелам из здания сужу, что там не более взвода. Стреляют беспорядочно и «по воробьям», лишь бы стрелять. Значит, нервничают — это хорошо. Еще раз предупреждаю отделение не стрелять до моего приказа, ждать, когда они вылезут из здания. Отделение просит меня открыть огонь и перейти в атаку, я категорически запрещаю: «Не настало еще время». Послал донесение капитану Рухину и прошу его открыть огонь по зданию с фронта и дать мне возможность окончательно отрезать их отступление.

Взвод открыл частый огонь, большевики решили, что к нам подошло подкрепление, и начали бежать из здания, пригибаются и бегут прямо на нас. Мы, окопавшись, лежали, поэтому их силуэты на фоне неба были нам видны хорошо. Приказываю не стрелять, а быть готовыми принять их в штыки. Фигуры все ближе, ближе. Отделение без «Ура!» принимает их в штыки. Произошел короткий бой, в нем не было слышно «Ура!», только молчаливые удары штыка, клавшего на землю подвернувшегося под руку врага, да стоны раненых. Все они были убиты, их было 25, только одного мы взяли живого — «языка». У меня потери пустячные: трое раненных легко и один ранен тяжело в грудь. Отделение в сборе, все запыхались, но отовсюду слышны довольные, радостные голоса: «Вот сволочи, попробовали офицерского штыка! Это вам первый урок!»

Получаю поздравления от офицеров отделения, в то же время вопросы:

— Господин капитан, почему вы запретили нам стрелять, когда большевики шли прямо на нас?

Я пояснил, улыбаясь, что если бы мы открыли огонь, то наверняка противник не пошел бы прямо на огонь, а свернул бы и спрятался за зданиями, а тогда что? А сдержав огонь, то есть не спугнув противника, мы его полностью уничтожили! Все были очень довольны удачей операции, а я чувствовал, что офицеры убедились в моих способностях как командира, а также поняли, что мои знания не только теоретические, но практические, приобретенные опытом.

Капитан Рухин, подойдя ко мне, сказал:

— Знаете, капитан, здорово вы их расчихвостили… и что меня восхищает — без выстрела, на штыки, по-суворовски! — Хлопнул меня по плечу и пошел в сторону.

Вокруг моего отделения собрался весь взвод. Разговоры, конечно, о только что законченном бое. Почему не стреляли? Как краснюки работают штыками? и т. д. По ответам моих офицеров я чувствовал, что мой престиж растет, но мне стало как-то неловко. Что особенного я сделал? Для них это была первая боевая схватка, а для меня — ничего нового, и сколько, о Господи, еще предстоит пережить всяких боевых схваток, пока мы окончательно раздавим эту гадину! Неожиданная моя популярность совершенно не нравилась капитану Рухину, да бог с ним, видно, он такой человек. Взвод выстроился в походную колонну и с охранением двинулся для выполнения нашей задачи.

Недалеко показалось маленькое озеро, на близлежащем холме маленькая часовня, а от нее идет дорога на ст. Свияжск и параллельно с ней вторая дорога, сливающаяся с первой и также идущая на ст. Свияжск. Капитан Рухин донес командиру роты, что задача выполнена и что он ждет дальнейшего приказа. Получили приказ ждать подхода всей роты. Мы, то есть все мое отделение, сразу свалились на землю и захрапели.

Не знаю, как долго мы были в объятиях Морфея, но резкий голос разбудил нас всех. Капитан Рухин скомандовал строиться, подошла вся наша рота во главе с полковником Радзевичем. С прибившими пришла и походная кухня со вкусными щами, гречневой кашей и нашим незаменимым черным хлебом. Недаром русская пословица говорит: «Щи да каша — пища наша!» Мы крепко проголодались, поэтому были немного недовольны медленной раздачей пищи, но,