Шрифт:
Закладка:
В и к т о р. Что я, доктор, что ли? В чем, наконец, дело?
Н а т а ш а. О господи! Да я беременна. У нас будет ребенок. Понял?
В и к т о р. Ты!.. Ах, ччерт!.. Ну прости, что я так сказал. Прости… Но ты понимаешь, что сейчас — именно сейчас — этого нельзя было. Ну, ладно, не плачь. Извини меня, не плачь.
Н а т а ш а. Нет, нет… Уже все… Просто мне очень обидно. Все эти последние месяцы ты совсем не думал, где я, что я, как я. А в дороге! Видел, что я не переношу дыма, и сам первый всегда закуривал в купе. Ни разу даже не спросил, почему я все время стою в коридоре. Просто не интересовался мной…
В и к т о р. Успокойся.
Н а т а ш а. Я уже успокоилась. Все… Просто я тебя очень любила, и поэтому мне так тяжело.
Свирепейший порыв ветра сотрясает дом. Дверь распахивается, впуская снежную бурю.
Боже мой, что это?!
Все, кроме Сеньки, просыпаются. Вбегает Т а н я.
М а р а т. Дверь, что ли, открылась? (Вскакивает.)
Л е н а (сильно всхрапывает и открывает глаза). Грабят! Караул!.. Ограбили!.. (Закрывает глаза и тотчас начинает сильно храпеть.)
Т а н я. Так и знала — сорвало крючок. А, чтоб его! (Борется с дверью. Ей помогает Марат. Вдвоем они закрывают дверь.) На запор, что ли, сделать? (Приносит из угла комнаты железную полосу и прилаживает к двери.)
Н а т а ш а. Как я испугалась. (Ложится.)
К а т я. И я тоже. Я думала — землетрясение.
Т а н я. Все. Можете успокоиться… Сколько времени-то? (Смотрит на ходики, выходит.)
Пауза. Марат встает, подходит к столу, наливает стакан воды и пьет. Возвращается на койку.
К а т я (шепотом). Марат, тебе спать хочется?
М а р а т. Нет. Хотел, а теперь вроде перебило. А тебе?
К а т я. Нет. Давай поразговариваем. Только тихо.
М а р а т. Давай. А о чем?
К а т я (садится на койке). Я тебя хотела спросить: почему ты ушел из совхоза?
М а р а т. Я?.. Видишь, какое дело. Парень у нас один погиб. Замерз. Друг мой.
К а т я. Парень…
М а р а т. Гриша его звали. Григорий. Секретарь комсомольской организации нашей… Вот у нас с ним мечта и была. Насчет леса. Знаешь, как старались. Почвы брали образцы. Даже в институт в Москву посылали. А потом он в буран зимой повез ребятам на отгон продукты и погиб. Отговаривали его. Но он все равно поехал. Смелый был. Ребята-то без еды на отгоне сидели.
К а т я. И погиб.
М а р а т. Погиб. Замерз. Знаешь, как я переживал. И сейчас. Никогда мне его не забыть.
Катя отворачивается и плачет.
Ты чего, Катя? Ты чего?
К а т я. Ничего. Сейчас пройдет. (Плачет.)
М а р а т. Ты скажи, он тебе что, знакомый был?
К а т я. Нет, не знакомый.
М а р а т. А что, родственник?
К а т я. Он мне брат двоюродный. Понимаешь — брат! Ты же сам мне письмо писал в Березань. И подписался: «Марат Петров». А теперь забыл, что такое Березань.
М а р а т. Гриша Зайцев наш — тебе брат?
К а т я. Ну да, брат.
Пауза.
М а р а т. Да-а… Ну и что ты теперь?
К а т я. Приехала. Вместо него.
М а р а т. Как — вместо него?
К а т я. Так. Он погиб, а я приехала на его место на целину. Работать.
М а р а т. Да-а… Значит, это я тебе писал. В Березань. То-то мне и показалось, что я слышал про эту Березань.
К а т я. Мне. У меня и письмо твое с собой.
М а р а т. Ох, черт, как вышло! А я и не мечтал, что это ты. Выходит, ты потому и хочешь в наш «Буревестник»?
К а т я. Потому.
М а р а т. Наплачешься там с директором. К нему придешь — он только ругается.
К а т я. А чего он так?
М а р а т. Он, понимаешь, с самого начала на Героя Труда метил. Считал: приеду, целину подниму, Героя получу и обратно в Тамбовскую. Так что он на быт нисколько внимания не уделяет. А в работе все надеется на гастролеров.
К а т я. Почему?
М а р а т. Потому что они опытные. Трактористы там, механизаторы. Скорее и посеют и уберут. Но зато они за качеством не следят. Осенью, бывает, на поле выйдешь — там зерна столько насыпано, что и не поймешь — или оно убрано, или оно посеяно. Знаешь, как обидно?
К а т я. Марат, а вы что?
М а р а т. Мы работали. Ты бы видела, настроение какое воодушевленное было! Когда в первом вагончике приехали, колышки искали. И даже потом. На Новый год елку устраивали из камыша… Сами выразили энергию план по подъему перевыполнить. Во время сева спали только часа по три, по четыре в сутки. И то отрывками.
К а т я. И все-таки уехал теперь?
М а р а т. А что сделаешь? Главное, мы с Гришей лес хотели вырастить… И ребята все как горели насчет этого. А потам, как он погиб, так мне все тут кругом опостылело.
К а т я. Значит, сдались?
Марат молчит.
А я решила не сдаваться… Вот у вас, Марат, мечта была с Гришей, чтобы лес… У меня такой мечты нету. Ничего не придумала. Но я просто хочу такое сделать, чтобы оно осталось для людей… Как бы трудно ни было… Знаешь, Марат, если кто-нибудь что начнет, а потом испугается и бросит, так это все равно что и не начинал.
М а р а т. Вообще-то да.
К а т я. А неужели ты так и уедешь? Бросишь мечту?
М а р а т (хмуро). Не знаю.
К а т я. Если ты уедешь, я буду вашу с Гришей мечту выполнять. И обязательно будет лес на целине. И реки будут… Вот смотри, Марат, эти двое, которые приехали. Он инженер. Мог в министерстве остаться, в Москве. А они взяли и приехали сюда. Видишь, какие люди бывают?
М а р а т. Ладно, ты мне брось политику толкать. Что я, сам не понимаю… Знаешь, давай лучше спать.
К а т я. Да.
Длительная пауза.
Марат.
М а р а т. Ага.
К а т я. А почему ты сейчас уезжаешь? Гриша уже два месяца как погиб.
М а р а т (мрачно). Я трактор кончал ремонтировать. Сальники на упорных пятках менял.
К а т я. А кто-нибудь другой не сделал бы?
М а р а т. Да у нас народу мало. Я уж сам как следует. Машины-то нужны. Сев ведь будет… (Зло.) Ну, спать давай, что ли!
К а т я. Давай.
Тишина. Слышно, как тикают ходики.
Н а т а ш а (приподнимается). Виктор, ты спишь?
В и к т о р (совсем не сонным голосом). Нет.
Н а т а ш а. У меня к тебе одна просьба. Может быть, она тебе покажется странной. Но мне это очень важно.
В и к т о р. Ну пожалуйста. Говори.
Н а т а ш а. Но ты ее выполнишь?
В и к т о р. Конечно, выполню. Говори, Ната, говори.
Н а т а ш а. Хорошо… Встань сейчас, разбуди этого хулигана. Вот этого Сеньку с бегающими глазами. И выкини его отсюда.
В и к т о р (продолжая лежать). Только и всего?
Н а т а ш а. Только и