пребывания на острове с северо-запада задул настойчивый ветер. Чайки всполошенно закружились над морем, сложив в вираже сломленные под острым углом крылья, что означало надвигающийся шторм. Ослепительно-белые облака, по краям обведенные чернью, вспучились, выбросив дымные космы по течению ветра, и на горизонте слились с морем. В полдень наступили призрачно-пепельные сумерки, мертвенный свет сочился из-за низких свинцовых туч, по морю пошли темно-серые волны с пенными барашками. Чайки, словно поглощенные воздухом, исчезли, только где-то далеко над морем еще мелькали белоснежные крылья и оттуда доносился вой, перемешанный с дикарским хохотом. Потом все стихло, даже шелест берез пресекся, и трава, по гривам которой еще недавно рыскал ветер, выпрямилась. Послышался монотонный и сдавленный гул из глубины моря, по небу с тихим треском пролегли огненные русла, летучие трезубцы, опрокинутые ветвями вниз деревья из расплавленного серебра, и в судорогах слепящего света Надя увидела, как с середины моря медленно и величаво идут на остров волны с изогнутыми гребнями...

С воинственным криком Надя прыгнула в воду, упершись в борт головой, руками перевалила лодку через край сплавины, но дыхание волны уже настигало ее, и она, бросившись плашмя на лодку, слилась с ее пахнущей смолой обшивкой. Волна накрыла Надю с головой. Вторая волна ударила сильнее, перелившись через лодку, как всадник через седло. Послышался треск деревянного борта. Надя ухватилась за нос лодки и сумела дотянуть ее до шалаша. Третья волна лишь огрела ей ноги. В судорожном свете молний она успела увидеть, что на восточной оконечности острова вода лишь слегка бурлит, тогда как в западный край волна ударяет с такой силой, что в море один за другим уносит куски сплавины с клюквенником... Узловатые, со сломанными углами молнии плясали в небе. В их мигающем свете было видно, как березы и осины раздувают свои кроны, словно, паруса, а то и машут ими отчаянно, как сигнальными флагами. Гул грома не прекращался, как будто тяжелые шаги ударяли в жестяное небо. Сорвались первые тяжелые капли дождя. Надя метнулась в шалаш и, лишь укрывшись в нем, осмелилась оглянуться на море. Вдали короткими вспышками мелькали огни бакенов, пляшущих на волнах, будто сошедшие с ума шахматные пешки. Остров уносило от них все дальше и дальше. Надя нащупала фонарик и посветила им в вынутую из планшета карту.

Крупные дождевые капли, сочившиеся сквозь наваленный на крышу шалаша сушняк, застучали по рвущейся на сгибах карте Рыбинского водохранилища, уже изрядно подмоченной со стороны Вологодской области, накрывая огромные площади лесов, обозначенные двумя деревцами на зеленом поле, садов, представленные рядами черных точек, прерывистые линии просек, оранжевые черточки автомагистралей, пунктир полевых и лесных дорог, щеточки узкоколеек, города и веси... По карте от Мышкина ползла живая зеленая гусеница, держась голубой нитки Волги, нацеливаясь на остров Святовский Мох, который обычно то появляется на поверхности, то уходит на глубину, словно град Китеж. Надя взяла сучок и трусливо смахнула гусеницу в дальний угол шалаша — выбрасывать ее под дождь все же пожалела. Потом опять углубилась в карту. В границах голубых линий, отмечающих перепады глубин, ясно проступало древнее русло Волги, стелившейся по дну водохранилища, превратившейся в призрак, глубоко просвечивающий сквозь новую широкую воду. Бледные линии причудливо петляли вокруг затопленной церкви Вольская, вокруг развалин храмов Всехсвятское, Покровское, Пчелье, Наволок, почти повторяя очертания зоны всплывшего торфяника в районе заповедника, где иногда, дождавшись перелета стаи, постреливал уток браконьер Никита...

Бабушка рассказывала Наде, как по дну Волги когда-то давным-давно проложили толстую чугунную цепь, по которой от Твери до Рыбинска бегали пароходы туерного типа, принадлежавшие «Волжско-Тверскому пароходству по цепи». Полтора десятка туеров ходили по ней, как кот ученый, и днем и ночью... Цепь с грохотом и лязгом поднималась с носа пароходной машиной, проходила через барабан со звездчатыми шестернями, а потом опускалась с кормы на дно реки. Для расхождения со встречным туером звено цепи расклепывалось или обрубалось, суда расходились, и пароходный кузнец в промасленных перчатках снова сковывал цепь. Эта гигантская цепь длиной в 370 километров, проложенная по руслу Волги, стоила один миллион рублей, тогда как стоимость туеров и прочего оборудования не превышала семисот тысяч. К началу века туерное пароходство «По цепи» распалось, и миллионная цепь была поднята со дна, но не вся. Обрывки этой цепи, образовавшей русло в русле, похожее на след животного, когда-то ползавшего по древнему ложу Волги, осели на дне, зацепились за подводные камни, поросли водорослями, как заглохшая колея травой. Иногда рыбаки поднимали со дна остатки этой цепи, как свидетельства богатырского прошлого Руси. Чугунные звенья вместо грузил прилаживали к снастям, вешали рядом с подковами на воротах дома, обточенные умельцами, словно браслеты, носили на кисти левой руки. Такой браслет в юности имелся у Никиты. На нем было выточено: «По цепи». Народ не спешил расставаться со своими цепями. Рыбак, имеющий браслет, всегда мог рассчитывать на помощь своих собратьев по ремеслу, скованных, как цепью, рыбацкой дружбой.

Надя пыталась по карте определить, в какой точке моря ее застиг шторм. День она плыла при хилке и рассчитывала, что, если ветер не переменится, ее снесет в устье Согожи. Но хилок сменился на луговой и погнал сплавину в окрестности реки Сити — так она решила, увидев по правому берегу-борту своего плывущего острова Наволокские развалины. И вот тут между зоной торфяников и акваторией порта Брейтово ее настиг шторм... Если после шторма задует моряна — тогда остров внесет в Мологу, где по всему побережью развешаны на деревьях большие скворешники для гоголя и лутка. Хуже, если задует южак, — тогда она снова окажется на середине моря...

Струи дождя прорвали покров шалаша. Надя стряхнула с карты целое море и затолкала ее в планшет. В зыбунах неподалеку страшно бурлила вода. Опрокинув лодку, Надя заползла под нее, завернулась в попону и сухой ватник и, поджав колени к подбородку, медленно согреваясь, затихла. Сквозь сон шел дождь, пополняя запасы воды подземных и подводных рек, до которых Наде не было дела, зато сквозь дождь она непрерывно думала о том, что предстоит сделать после того, как море уляжется: проверить треснувший после удара о притопленное бревно борт лодки, достать из вырытого в корнях березы погреба запас картошки, моркови, сухарей и просушить его на солнышке, проверить спички в жестянке из-под мармелада, высушить одежду. Бабушка наверняка уже волнуется... Надя сказала ей, что порыбалит неподалеку от Перебор в компании других рыбаков, а вон как получилось...

Проснувшись, Надя приподняла борт лодки, словно край одеяла, и выглянула наружу.