— А кто к ним идёт с большой охотой, ты знаешь таких? — невесело ответила Джой вопросом на вопрос. — Для них список обязанностей не так прост. Нужно иметь хотя бы начальное медицинское образование.

— То есть, оно у тебя есть? — удивился Хэл. — Чёрт, детка.

— Я медсестра.

— Вот тебе раз, — пробормотал он и вовремя заложил поворот к высоким соснам вдоль трассы. — Я и не знал.

— А я этого и не говорила.

— То есть, если бы я поперхнулся в кино попкорном, ты бы меня сумела откачать, — подытожил Хэл с улыбкой и посмотрел на Джой. — Так?

Она беспомощно взглянула в ответ и почувствовала, что разговор ведётся совершенно не о благотворительности или её образовании. Может, это было предлогом, но, кажется, Хэл действительно интересовался ей. Это было почти как восьмое чудо света, только ещё удивительнее. Джой могла бы клясться на Библии, хотя в Бога не верила, что он слушал её внимательнее всех. Даже среди друзей, что говорить о матери, пропитой до последней капли проспиртованной крови.

— Я учусь в медицинском колледже заочно, — сказала она. — Вот так.

— Почему?

Вопрос прозвучал наивно. Джой пожала плечами и посмотрела в окно, отвернувшись от Хэла. Только дети так спрашивают: в лоб и без обиняков, совершенно честно, без намёка на попытку задеть. Странно это. И с ним ничуть не вяжется. Но вопрос её порядком задел.

Хотела бы она учиться как все, жить тоже как все, в кампусе, и не знать никаких бед, кроме своевременной сдачи зачётов и экзаменов. Хотела бы состоять в каком-нибудь местечковом клубе с дурацким названием типа «Омега-Зета-Бета», и по вечерам в субботу обмениваться с сокурсницами шмотками, чтобы не ходить на вечеринки в одном и том же.

Всего этого она была лишена, потому что у неё не было денег. Она должна была на что-то жить, платить за дом матери ссуду, покупать себе продукты. Её стипендии не хватало почти ни на что, а после того, как отчим серьёзно повредил циркуляркой ногу — он работал на лесопилке — ни о каких лишних тратах не могло идти речи. Джой не готова была упускать родительский дом, который запросто могли отобрать у алкоголички-матери и начавшего спиваться на пару с ней отчима. И это было проблемой. Проблемой — что Джой не могла поднять голову, а беды били, как град, по макушке и плечам, и она только жалко прикрывалась руками и иногда посматривала в небо, надеясь, что тучи рассеются и наступит недолгое просветление. Она хорошо знала, что тучи имеют свойство возвращаться. Как никто другой. Да.

И наивное, беззлобное «почему» Хэла всколыхнуло в душе всю эту гниль. Как тупая боль от ноющего зуба, странное чувство поднялось изнутри. И Джой пока не знала, что это было (досада и зависть, коктейль «Ненавижу вас, потому что хуже, чем у меня, быть не может», подавать со льдом и ломтиком лимона). Но догадывалась: что-то, что она пыталась затоптать в себе, как ядовитого скорпиона.

— Почему заочно? — не нашла ничего лучше она, спросим именно это.

— Да.

Хэл смотрел на дорогу, только туда — не на неё. Джой скривилась.

— Думаю, ты и сам ответ знаешь, умник.

Он немного помолчал. Плимут проехал через невысокий насыпной мост над озером. Вдали показалось кольцо чёртового колеса.

— Те, кому нужны деньги, обычно не идут в благотворительность, — сказал он.

— С чего ты это взял?

— Я не верю в человеческое бескорыстие. И в человеческую доброту тоже не особенно верю.

Джой усмехнулась, поправила ленту ремня безопасности на груди.

— Ну хорошо, мистер Недоверчивый. Хочешь сказать, во всём есть умысел?

— А ты считаешь, нет?

Он включил поворотник и свернул вдоль худого поля жухлой кукурузы к огням далёкого Мыса Мэй. К самой его западной окраине.

— Тогда почему ты решил подвезти меня? — прямо спросила Джой. — Почему вообще подошёл ко мне? Теперь тебе не отвертеться сказочками про свою вселенскую доброту.

Хэл рассмеялся. На щеках у него появились милые ямочки. В уголках губ прорезались жёсткие складки. Человек-противоречие. И взгляд, который он метнул в Джой, был быстрым и холодным. Ей показалось, он видел её насквозь, какой есть — и оттого стало не по себе.

— Я и не собирался скармливать тебе эту беззубую чушь. — Бросил он. — У меня были проблемы. Я тебе не лгал: день выдался реально паршивым.

— Правда ли?

— Правда. — Хэл покачал головой. — Если бы мне давали доллар за такие дни, думаю, у меня за всю жизнь было бы только два доллара. Понимаешь?

— Кажется, да, — осторожно сказала Джой.

— И понимаешь, детка. Одному в такие дни быть нельзя. Я просто хотел немного посидеть где-нибудь, переболеть это всё.

— Что — всё? Какого рода это были проблемы, Хэл?

Он перевёл на неё потяжелевший взгляд, и в глубине глаз у зрачков мелькнуло что-то.

Жадное. Голодное. Эгоистично-собственническое.

— Как-нибудь расскажу тебе, — медленно вымолвил он. — Но обещаю, рассказ увлекательный. И вот я тогда увидел тебя. Не обижайся, но ты показалась мне человеком, неспособным сказать «нет».

Джой уязвлённо расправила плечи и выпрямилась.

— То есть, неспособ…

— Из-за какой-то внутренней доброты, — продолжал Хэл, и Джой заткнулась. — И мягкости. Мне тогда почудилось, ты точно неспособна обидеть резким словом. И что ты достаточно тактична, чтобы послать меня куда подальше.

— Не поэтому, — буркнула Джой. — Просто не видела смысла.

— Это всё твоя благотворительность, — ухмыльнулся Хэл, — я нуждался в помощи, ты меня спасла.

— А сегодня? — прищурилась Джой. В окнах уже был виден Луна-парк, машины и трейлеры вокруг него, и залив Мэй с маяком на обрыве. — От кого я спасаю тебя сегодня?

Хэл отвернулся к дороге и взялся обеими руками за руль. Задумчиво глядя на оборот чёртового колеса, он тихо ответил:

— От самого себя.

3

Они припарковались между стареньким родстером и минивэном со вмятиной справа. Хэл придирчиво осмотрелся, чтобы до его Плимута оставалось достаточно места, и только потом покинул место водителя.

Он взял у Джой её рюкзак, но она отобрала его и довольно заявила:

— Уважай силу женщин, Хэл, или катись отсюда.

Она кивнула на большой транспарант: «Наши партнёры — благотворительная организация «Открытые сердца»: стань добрым братом, стань сильной сестрой каждому».

— Я стараюсь меняться к лучшему, — с укором заявила она, — а ты мне мешаешь прокачивать ачивку силы.

— Мне меняться уже поздно, — равнодушно сказал Хэл и поднял воротник куртки.

— Что за ерунда?

— Я слышал, можно изменить человека кардинально до двадцати.

— Ты считаешь, что меняться нужно кардинально?

— А если нет, тогда зачем себя