— Эти парни в защите лучше, — объяснил я.

Димидко крикнул с кромки, кулаком погрозил, но был слышен только рев трибун. Симферополь доволен — свои выигрывают.

Как-то случайно мяч попал Васенцову в руки, он не прыгал специально, просто руки вытянул и выхватил его. И тут же метнул, как дискобол, куда-то вперед. А не куда-то! Он точно метнул! Вот мяч в ногах у Бурака, который уже в центре поля. А Мика, Рябов и Левашов веером понеслись к воротам!

Бурак сунул вперед по своему краю, а впереди уже был Погосян. Мика пяткой, как таврийцы в первом тайме, толкнул мяч обратно, и тут Левашов — в центр, Клыкову. Несутся наши, земля трясется, а перед ними мяч выкатывается… А-а-а!

Я глянул назад — Бес вытаращил глаза, в пальцы вгрызся. Гопник рядом рот разинул, подался вперед.

Клыков, которого никто не держал, рванул к воротам. Пас! Удар! Мяч — в воротах!

И снова у нас народное ликование.

Но этого же мало! Мы лишь немного сократили отставание. Счет же — на табло, 3:2 не в нашу пользу.

И надо бы навал устраивать, но наши, похоже, выдохлись.

Все силы уходили на то, чтобы не дать забить себе. То один, то другой валился и просил потянуть ногу — судороги. Сложно, в Симферополе даже воздух другой и уже весна, а у нас снег только сходить начал.

Да что я такое думаю! Это все оправдания, наши слабее — это факт. В том мире «Таврия» была сильной командой, в вышке играла, пусть и Украины, участвовала в Лиге Европы.

В этом мире страна была больше, и «Таврия» до вышки не добралась, но таврийцы оставались сильнейшими соперниками. Мячами общелкали штанги и Васенцова нашего избили. Как иначе сказать, когда выносятся снова и снова вдвоем на одного, и пушечным ударом — прямо во вратаря? Мяч отлетел в одну сторону, вратарь в другую — лежит, задыхается. Спас? Или просто повезло?

— А дальше? — воскликнул я и аж вскочил. — Вот же мяч — от ворот. Будет что-то или нет?

Ни-че-го.

Пас ближнему, Думченко, тот опять вернул мяч вратарю, а тут набежали игроки в синих футболках, обступили, уже у Васенцова коленки задрожали… И мяч — свой мяч — отправляется тупо за линию.

Да-а-а… У меня ноги ломило и дыхалку сбивало — как будто сам был на поле.

Сан Саныч сделал последнюю замену — выпустил нападающего, Синяка, вместо Лабича.

— Не думаю, что это спасет, — прокомментировал я.

В принципе, я Димидко понимал: раз проигрываем, все равно с какой разницей. А вот если навалиться толпой, так можно и сравнять счет.

Не сравняли. Хоть Синяк очень и старался, но Погосян и Рябов пали духом.

Как и зрители, покидающие комнату отдыха. Вид у них был такой подавленный, словно каждому по пару лет к сроку накинули. Только Князь был доволен: на футбол ему плевать, а вот на выигранные деньги — нет. А я понимал, что без меня «Титан» никогда не выбьется в вышку. Скрипучий голос, который вечно сомневается, проскрежетал, что я идиот, раз думаю о команде, когда самому десять лет светит.

А толку об этом думать? Свет в конце тоннеля оказался подсветкой очередного пролета, впереди — чернота, остается только брести вслепую — ну не ложиться же на рельсы!

С этими мыслями я и уснул, а проснулся от того, что кто-то толкал в бок, и в этом движении было слишком много нервозности. Разлепив веки, я увидел встревоженное лицо Кардинала, и сон как рукой сняло.

Цыган кивком пригласил меня к столу. Когда я уселся, он наклонился ко мне и шепнул:

— Жопа, Нерушимый.

Он протянул мне рулончик записки, я развернул ее. Почерк был таким мелким, что пришлось наклониться, чтобы разобрать написанное.

«Брайшиц заказали. Сработают 7.04. Способ ликвидации неизвестен. Инфа 100%».

Сегодня, седьмого апреля, Юлию Брайшиц убьют. Значит, она вышла на след. А если ее убьют, нить оборвется, и мне никогда отсюда не вырваться.

Я закрыл глаза. Открыл. Прочел еще раз и уничтожил записку. Сжал руками голову, пытаясь сообразить, что же делать дальше и как связаться с Семеркой. Будь ты хоть трижды одаренная, ничто не спасет тебя от пули.

— Мне нужен телефон, — прошептал я. — Ты говорил, в жидовне есть. Любые деньги за звонок. Пусть нам его сюда спустят.

Телефон Семерки я не знал, но вдруг у нее профиль открытый, и там есть ее номер?

Кардинал развел руками.

— Был. Уехал вместе с постояльцем.

Я заходил по камере туда-сюда. Что же делать? Позвать дежурного, попросить срочно позвонить следователю? По башке настучит — кто ж так делает, когда еще шести нет?

Раскрыть карты? Нет, нельзя — мне не поверят и позвонить не дадут. Единственный вариант — сказать, что срочно нужна встреча со следователем, я хочу во всем сознаться — пусть меня везут на допрос.

И все равно нужно ждать побудки. А вдруг Семерку к этому времени уже убьют?

Бежать? Фотографическая память в деталях воспроизвела все коридоры, разделенные карманами, камеры, колючую проволоку по периметру, забор под током. Даже если стану Рэмбо и прорвусь, меня быстро догонят. Побеги месяцами планируют, тут нахрапом не получится.

Ладно, дождусь побудки и буду решать проблемы по мере поступления.

К счастью, долго ждать не пришлось. Сперва нам выдали завтрак, а когда мы выстроились в коридоре и вертухай принялся меня обыскивать, я сказал:

— Я кое-что вспомнил. Мне срочно нужна встреча со следователем для признательных показаний.

Руки вертухая на миг замерли у меня на боках, потом продолжили обыск. Вертухай хмыкнул и поинтересовался:

— Что ты задумал, Нерушимый? Какой следователь в воскресенье? Выходной у людей! Спал, спал и проснулся? Конвой будет только в понедельник.

Долбанное воскресенье!!! Точно. Никто не работает, следователь — тоже человек. Вот же не повезло. Но я стоял на своем:

— Мне нужно позвонить, это очень важно. Вопрос жизни и смерти. Отведи меня к начальнику…

— Никого нет, выходной!

— Ну, к тому, кто сейчас у вас самый главный.

— Уймись, Нерушимый! Не положено.

— Мне нужно срочно позвонить адвокату, — настаивал я.

— Стоять на месте! — рявкнул он и шагнул к Бесу, принялся его обыскивать.

Твою мать, уроды упертые! Где же взять телефон? Что же делать?!

И тут меня посетила совершенно безумная и незаконная идея. Что говорится, горит сарай, гори