Он наклонил голову и остался стоять неподвижно. Лицо его скрывала тень.

Димитрий допил кружку и сгрохотом поставил на стол.

–Кажется, я знаю, каково это,– тихо сказал он, сорвал с рукава миланскую повязку и швырнул на стол.– Я с вами. С вами обоими.

Хивел налил себе эля.

–Тогда за наше предприятие.

–Хорошее начало,– сказал Грегор и сдвинул свою кружку с кружкой Дими.

Довольно долго они стояли так, молча, не двигаясь и не улыбаясь, потом выпили.

Вскоре после этого Димитрий ушел спать. Грегор стоял у окна, глядя в никуда. Хивел смотрел на огонь в камине.

Внезапно Грегор спросил:

–Умеете ли вы читать мысли?

–Умею, но не читаю. Голос и тело не менее, а то и более выразительны, а сил на их чтение надо меньше.

Грегор кивнул.

Хивел заговорил по-немецки:

–Об этом необходимо было сказать. Тем более что вам скоро надо будет кормиться… Я видел признаки, за обедом. Полагаю… ваш голод очень мучителен.

–Да,– сказал Грегор и прижал кулак к груди.– Да.

К тому времени, как окончательно рассвело, метель улеглась. Снег еще сыпал, но не валил. На окнах в обеденной зале ставни были распахнуты, в них било солнце. Небо и земля снаружи лучились одинаковой белизной, редкие камни и деревья казались штрихами на выцветшей гравюре; только черное и белое, никаких переходных тонов.

На столе гостей ждали яйца в серебряных рюмочках, ветчина, колбасы и мозги, запеченная в тесте сельдь и хлеб с медом; индийский чай подали в фарфоровых чашечках, тонких, как яичная скорлупа.

–Как будто мы заезжие августейшие особы,– сказала Катарина Рикарди.– Интересно, во сколько это мне обойдется?

–Подозреваю, что за щедростью нашего хозяина стоит здравый расчет,– ответил Хивел – Тимей Платон.– А вы что скажете, мессер Антонио?

Делла Роббиа прожевал кусок ветчины, задумчиво поглядел перед собой, проглотил.

–Да, конечно. Сытый желудок мешает соображать.– Он повернулся кКатарине:– Понимаете, синьорина, эта гостиница, безусловно, окажется под управлением имперского дорожного ведомства.

Катарина глянула непонимающе.

–Синьорина никогда не путешествовала имперскими дорогами?

–Римскими дорогами, да, но…

–Дороги лучшие в мире,– сказал капитан Димитрий-Гектор,– а еда в придорожных трактирах – худшая. Хуже, чем в походных кухнях, и даже более однообразная. Проще говоря, сударыня, мессер Йохен вполне может проявить щедрость, ибо завтра он будет на имперской службе.

–И все же,– заметил Хивел,– он поскупился накормить бродячего колдуна.

–Как же иначе, доктор,– учтиво отвечал Димитрий.– Он ведь швейцарец.

Делла Роббиа рассмеялся, но тут же сделал вид, что просто закашлялся, потому что вошел Крониг.

–Сударь, ваша простуда вернулась?– спросил трактирщик.

Банкир изо всех сил замотал головой, чтобы скрыть выражение лица.

Крониг спросил:

–Но где другие мои постояльцы? Неужели проспали?

Димитрий спросил:

–И вообще, куда подевался тот француз?

–Пьяный грубиян?– спросил делла Роббиа.– Может, просто упал и заснул.

–Он был груб и пьян,– сказал Димитрий,– но не настолько пьян.

Хивел спросил:

–Мессер Крониг, попросил ли Шарль де ла Мезон принести ему ужин в комнату?

Крониг замялся с ответом, как будто выдает государственную тайну, потом сказал:

–Нет, сударь. Даже вина не потребовал.

Димитрий проговорил:

–Это очень странно. Такие люди не пропускают еду…

Его прервал истошный вопль.

Крониг с поразительным проворством взбежал по лестнице. Остальные сняли салфетки, отодвинули тарелки и пошли за ним.

–Где комната француза?– спросил Дими.– Если он пристает к служанке, то я ему сейчас покажу козлиные мозги.

–Шум не там,– тихо ответил Хивел и указал в коридор.

У открытой двери стоял Йохен Крониг, держа за плечи трясущуюся служанку, и расспрашивал ее на быстром швейцарско-итальянском диалекте.

Димитрий первым добрался до двери. Он заглянул через плечо Кронига, по-прежнему говорившего со служанкой. Тут же руки его сжались в кулаки, и он обернулся кХивелу с выражением, очень похожим на ярость.

Делла Роббиа нагнал его и тоже заглянул в дверь.

–Синьорина Рикарди… не смотрите туда,– сказал он.

–Глупости какие,– ответила она и пошла быстрее.

Хивел остался один брести по коридору.

Крониг, внезапно обнаруживший, что его постояльцы здесь, что-то забормотал и попытался закрыть дверь, но Катарина Рикарди отодвинула его в сторону. Она заглянула внутрь. Лицо ее посуровело. Она посторонилась, давая Хивелу посмотреть, но глаз не отвела.

Клаудио Фальконе лежал на кровати в одних только черных шелковых шоссах, глядя в потолок, очевидно и бесповоротно мертвый. Ноги его были связаны простынями от щиколоток до колен, запястья примотаны к кроватным столбикам обрывками шнурка от колокольчика. В рот ему затолкали салфетку и привязали веревкой. Кровь запятнала постельное белье и струйкой засохла под правой ноздрей. На руках и торсе остались несколько порезов, но кровь из них почти не текла.

Хивел вошел в комнату. Над левым плечом Фальконе темнела полоса запекшейся крови. Из шейной артерии торчало полое перо. В нем тоже застыла кровь.

На прикроватной тумбе стояла деревянная чаша, рядом лежал небольшой нож. И нож, и чаша были в крови.

От окна потянуло холодным воздухом, иХивел поглядел в ту сторону. Одна створка была чуть приоткрыта, на подоконник и на пол намело снега.

Хивел вновь поглядел на мертвеца. Лицо убитого покрывала восковая бледность, глаза были широко открыты. На правом виске темнело пятно. Застывшее выражение могло означать ужас, боль, отчаяние, а возможно, некое чувство, испытав которое невозможно остаться в живых. Хивел закрыл покойнику веки и набросил на тело простыню.

Крониг сказал:

–Я велю отмыть комнату…

–Нет,– сказал Хивел.– Ничего не трогайте, только заприте дверь.

Все спустились в обеденный зал. Там стоял лишь один человек, и он накладывал ветчину на хлеб.

Грегор поднял голову и улыбнулся за темными очками. Его щеки горели алым румянцем.

–Доброе утро,– сказал он.– Я опоздал к завтраку или явился чересчур рано?

–Преблагая Минерва!– почти завопила Катарина Рикарди.– Он – вампир!