Мне нравится, что скотник Батуха делится со мной своими заботами. И, может, поэтому я стал часто приходить в избу бабки Марьи и подолгу просиживать за неторопливой беседой с ее нынешним хозяином. Но вчера я не был и позавчера не был…

— Чего не заходишь? — спрашивает скотник Батуха.

И я говорю:

— Нынче жди. Буду… — и бегу за коровой, которая к тому времени уже свернула в заулок и теперь стоит и трется о поскотину, норовя повалить шаткую изгородь.

После занятий в школе, сразу же, не заходя домой, иду к скотнику Батухе, но не застаю дома. Соседка, бойкая на язык, говорит: «А он нынче чо-то все запаздывает, запаздывает. Видать, кралю завел на ферме. И ладно. Дело молодое…»

«Во дает, а…» — думаю я не очень уверенно, прикидываю, чем бы теперь заняться, и не нахожу ничего другого, как идти на ферму. Ругая пацанов: «Ишь, мороза испугались, в улицу и носа не кажут, черти полосатые!..» — и не забывая попрекнуть мать: — «Если б не ворчала за химию, сидел бы теперь в тепле…» — подхожу к ферме, долго шарюсь по скотным дворам и сараюхам, пока не натыкаюсь на скотника Батуху. «Ладно сделал, что пришел, — говорит. — Чай пить будем. — Усмехнувшись, добавляет: — Чай пить — не дрова рубить…» — и тянет меня за руку.

В пристрое, куда мы заходим, сидят у печки доярки, молодые да ладные, а все же приметнее других вон та, с краю… Анюта… глаза большие, черные, и на лице ни единой морщинки… гладкое и белое лицо… Злые языки утверждают, что Анюта с утра полощется в молоке, оттого и лицо такое… Врут, конечно!.. Быть бы Анюте уже давно замужем, когда б поспокойнее была, не так шустра. Робеют подле нее мужики, что ли?.. А и впрямь, кажется, робеют. Вон скотник-то Батуха… Подвинься, говорит, маленько, я тут с пацаном сидеть буду, чай пить буду… А она?.. Ой, говорит, миленький ты мой, бурятик ты мой славненький, нешто я дура, чтоб не уступить тебе место? Садись! Уважь!.. Соскакивает с лавки, сметает с длинного, во весь пристрой стола кружки, берет скотника Батуху за плечи, усаживает… Доярки смеются: так его, так! Ишь моду взял обходиться без бабы! Нешто это порядок!..

Скотник Батуха смущается, и лицо розовеет… «Да ну вас, однако, бабы!..» Подзывает меня, хочет налить в кружку чаю, и — не успевает… Анюта перехватывает его руку: «Постой, миленький, дай поухаживать за тобою…» Расторопна — страсть… И вот уж на столе хлеб пополам с мерзлой картошкой нарезан на мелкие ломотки и чай в кружках. Ешь — не хочу!.. Я и ем, чего стесняться? А скотник Батуха к еде и не притрагивается, сидит, задумавшись. И тогда говорит Анюта, поправляя на груди кофточку: «А что, бабы, не пойти ли нам к коровам? Не будем смущать мужика!» — идет к двери. Последней уходит степенная, в белом халате доярка, на пороге останавливается, говорит:

— А ты, парень, приглядись к Анютке. Девка она хоть куда и к тебе, чую, тянется… А что любит пошуметь, побаловать — так ить силу девать некуда, — закрывает за собою дверь.

— Ух, — говорю, поев. — Хорошо!..

Скотник Батуха молчит, он теперь в раздумье, и не надо бы мешать ему, но я не могу, не умею…

— Женись, — говорю. — И дело с концом!

Скотник Батуха поднимает голову, и мне становится не по себе… такие у него теперь глаза, грустные-грустные.

Потом он собирает со стола посуду, и мы выходим из пристроя. На скотном дворе задаем коровам сена. Пестрые, черные, красные, они суетятся у кормушек, толкаются, и у меня начинает кружиться голова, и я с удивлением думаю, как скотник Батуха управляется с ними, со всеми…

— А так и управляюсь, — угадав мои мысли, говорит он. — Привык уж. — Ставит вилы к стожку сена, утирает рукавом телогрейки пот с лица. — Вон гляди, с того краю стоит рыжуха… И что за корова! При мне никого не обижает, а маленько отойду, сразу начинает пихаться, отгонять от кормушек соседок. Хитрая. Куда как хитрая!..

Я гляжу на скотника Батуху и уже не вижу в его глазах грусти, а только усталость. Но потом, когда он начинает говорить о Красотке, и вовсе не усталые у него глаза, а шустрые, так и посверкивают, так и поблескивают. Я еще ни разу не видел, чтоб так быстро менялось выражение глаз у человека. И все с большим интересом смотрю на скотника Батуху.

— За этой коровой просил меня приглядеть твой дядька, — говорит он. — От нее хочет получить новую породу. Красотка, однако, умная. Знает, что уважаю ее, и все ходит за мною, когда захочет есть. Я из дому приношу для нее пойло из отрубей, картофельные очистки. А с пустыми руками и на глаза ей не попадайся. Беда прямо. Приучил!..

Мне нравится, что скотник Батуха понимает в коровах, а это дается не каждому. Вон моя сестра до сих пор бегает от деревенского стада. Для нее все коровы злые, только и метят зацепить рогами…

Да, мне нравится, что скотник Батуха понимает в коровах. Но ведь и я кое-что знаю про них. Взять хотя бы Машку… Думаю, коровы лучше ее не найти во всей округе. Конечно, молока она дает поменьше, чем Красотка, и для глаз не так приятна. Но уж умна… Сосед, что живет по правую руку от нас, живет не по совести, и по весне не переводится у него во дворе сено, только добраться до него не так-то просто: с улицы и не старайся даже, уж больно высока огорожа; разве что со стороны поля, там можно порастрясти жерди… Догадалась! Когда идет с реки, норовит оставить меня позади и — туда, к соседу… Я сначала злился, а потом гляжу… Ладно. Пускай!.. На одних отрубях недолго протянешь… Но и сосед не дурак: что за черт, думает, сено-то в стоге все убывает да убывает… Разглядел-таки тропку, пробитую в снегу Машкой, надумал подкараулить… Помню, иду с реки, а встречь Машка… Подбежала и — за мою спину… прячется, значит. А тут и сосед подоспел с палкой в руке. Кричит, ругается: не корова, а черт на четырех ногах, вовремя увидала меня, не то прибил бы… «Ну уж, говорю, так уж, говорю, и прибил бы… Руки коротки. — А потом добавляю: — Мы с Машкой понимаем, чье сено и трогать не смей, а чье…» Сосед от такого намека едва не лишился