Только таким образом мы сможем противодействовать Англии, дойдет ли дело однажды до компромисса или же до конфликта. В этой дипломатической игре Англия будет противником твердым и резким.

6. Решение особого вопроса о том, должны ли в случае конфликта Германии в Центральной Европе вмешаться в него Франция, а тем самым Англия, зависит от обстоятельств и момента возникновения и окончания этого конфликта, а также от военных соображений, которые здесь рассмотрению не подлежат. Некоторые свои взгляды на сей счет я хотел бы доложить фюреру устно.

Таково мое восприятие положения, возникшее после тщательного изучения всех обстоятельств. Вот уже ряд лет я тружусь с целью установления дружбы с Англией, и для меня не было бы ничего более радостного, чем если бы она оказалась возможной. Когда я попросил фюрера послать меня в Лондон, мысль об удаче этого дела вызывала у меня скептицизм, но, принимая во внимание позицию Эдуарда VIII, казалось необходимым предпринять последнюю попытку. Сегодня я во взаимопонимание с Англией больше не верю. Англия не желает иметь V себя под боком сверхмощную Германию, которая представляла бы собою постоянную угрозу ее островам. Ради этого она будет воевать. Но от национал-социализма ждут гигантских свершений. Это осознал уже Болдуин, а Эдуарду VIII пришлось отречься от престола, ибо не было никакой уверенности, что пои своей установке он будет соучаствовать в проведении враждебной Германии политики. Чемберлен поставил Ванситтарта, этого наиболее значительного и упорного нашего противника, на такой пост, который дает ему возможность играть решающую роль в дипломатической игре против Германии. Любой день, когда в дальнейшем (совершенно независимо от того, какие тактические интермедии взаимопонимания ни пытались бы с нами разыгрывать) наши политические соображения не определялись бы в принципе мыслью об Англии как о нашем наиопаснейшем противнике, явился бы выигрышем для наших врагов.

Риббентроп

Непредубежденный читатель из этого донесения посла, по необходимости дающего общий обзор положения и содержащего все возможные выводы отсюда, увидит, что, по тогдашним взглядам Риббентропа, осуществление некоторых требований Гитлера должно было натолкнуться на враждебность решившейся на борьбу Англии. Одновременно Риббентроп рассматривает и пути, которыми Гитлер все же мог бы еще прийти к компромиссу с Англией. Во всяком случае отсюда никак нельзя вывести, будто Риббентроп неправильно информировал Гитлера и утверждал, что «Британская империя уже миновала свою наивысшую точку и больше не возьмет, как прежде, оружие в руки, дабы не допустить нового урегулирования в Европе», как о том, к примеру, пишет господин фон Папен в своих уже цитировавшихся воспоминаниях (с. 424).

ИМПЕРСКИЙ МИНИСТР ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ

Назначение имперским министром иностранных дел явилось для меня совершенно неожиданным. 30 января 1938 г., когда я находился в Берлине на торжествах по случаю пятой годовщины взятия власти, Адольф Гитлер попросил меня задержаться на несколько дней. То была неделя так называемого кризиса из-за Бломберга[82]. 4 февраля фюрер вызвал меня к себе и сообщил, что в рамках новых назначений на различные высокие государственные посты он хочет произвести замену министра иностранных дел. Прежний имперский министр иностранных дел фон Нейрат будет назначен президентом Тайного правительственного совета. Его место должен занять я.

При моем вступлении в должность Гитлер кратко обрисовал мне общее политическое положение. Он сказал, что формированием вермахта и занятием Рейнской области Германия создала себе новое положение. Она опять вошла в круг равноправных наций, и теперь самое время подойти к решению определенных проблем. Решить же их можно только при помощи сильного вермахта, хотя его ни в коем случае не следует пускать в ход, достаточно одного того, что он есть. «Страна, не являющаяся сильной также и в военном отношении, вообще не может вести никакой внешней политики», — заявил он мне. Мы достаточно часто наблюдали это за последние годы. Теперь нашим стремлением должно стать выяснение отношений с нашими соседями. Он назвал мне четыре проблемы: Австрия и Судетская область, Мемель [Клайпеда] и Данциг с коридором. Моя задача — помочь ему в дипломатическом решении этих проблем.

В своей новой должности я с самого начала оказался перед лицом больших трудностей. Гитлер как рейхсканцлер и глава правительства решал особенно близкие его сердцу внешнеполитические дела единолично. В ряде случаев его личные указания касались даже мельчайших подробностей. Правда, я мог открыто высказывать свои взгляды, а также излагать их в докладах и памятных записках. От случая к случаю фюрер, прежде чем принять решение, требовал моего экспертного заключения. Однако по более серьезным поводам, особенно в периоды различных кризисов, он иногда даже сам составлял тексты для обмена нотами с иностранными государствами, а также непосредственно вел беседы с зарубежными дипломатами.

В его мозгу политические соображения сочетались с военными. Все нити сходились только к нему одному. Мне он давал указание по дипломатическому решению проблемы, военным — по военным приготовлениям, причем в большинстве случаев так, что одна сторона не знала о заданиях другой. Таким образом он желал обеспечить себе в момент кризиса выбор между двумя возможными решениями.

В первые годы мне часто удавалось добиваться осуществления своей точки зрения, но потом это стало труднее. Отстоять собственное мнение перед такой сильной личностью было нелегко. Правда, это довелось испытать на себе и всем другим сотрудникам Адольфа Гитлера. Если фюрер после предварительного обмена мнениями принял решение по какому-либо важному делу, то изменить что-либо в этом решении было не под силу никому из его сотрудников, даже Герингу, пользовавшемуся тогда громадным влиянием. Скорее можно было сдвинуть с места Монблан, чем добиться от фюрера отказа от однажды принятого им решения.

Каждый раз, когда мои воззрения принципиально расходились с его собственными, я давал ему возможность расстаться со мной. Трижды я подавал прошения об отставке. Даже после того как мне своим честным словом пришлось заверить, что больше я направлять ему такие прошения ие стану, мне еще четыре раза пришлось просить его отпустить меня в армию. Но он отказал мне и в этом.

К министерству иностранных дел и его чиновникам Гитлер относился с недоверием. Да и мне самому многие из министерских господ поначалу были совершенно неизвестны, но я не испытывал к ним никакого предубеждения и в течение многих лет старался сблизить свое министерство с фюрером.

С самого начала моей деятельности в качестве министра мне пришлось выдерживать весьма значительные и отчасти серьезные споры со многими правительственными и партийными