Юнаев Базаргул

– башкирский старшина Бекатинской волости Исетской провинции, один из предводителей Крестьянской войны (1773–1775) и первых депутатов Уложенной комиссии (1767–1769) от башкир. Сын волостного старшины Юная Азнаева.

В конце 1773 года Базаргул Юнаев возглавил повстанческое движение башкир Зауралья, участвовал в осаде Челябинска. В апреле-мае 1774 года помогал Е.И. Пугачёву возродить войско повстанческой армии. Он был возведён Пугачёвым в фельдмаршалы, осадил с ним Казань. Базаргул продолжил борьбу и после поимки Пугачёва.

В начале декабря 1774 года был схвачен по доносу башкирского старшины Муртазы Юртаумова и 18 декабря доставлен в Челябинск, где содержался в тюрьме прикованным к стене. О результатах проведённого там расследования воевода Лазарев известил ген. – аншефа П.И. Панина и губернатора. Ни военное командование, ни губернские власти не решались расправиться с Юнаевым, обладавшим депутатской неприкосновенностью. Генерал-аншеф Панин обратился к императрице с просьбой о «высочайшей монаршей конфирмации» по делу Юнаева[83]. Переписка о его судьбе затянулась. Указом Сената от 12 марта 1778 г. он был лишён депутатского достоинства, а его депутатский знак, хранившийся в провинциальной канцелярии, был отправлен в Сенат. Дальнейшая судьба Базаргула Юлаева неизвестна.

Откуда появились мифы об иностранных следах. Восстания Пугачёва

Некоторые люди лишены дара видеть правду.

Но зато какой искренностью дышит их ложь!

Вначале о Турецком следе.

Бунт Пугачёва случайно, (а может и не случайно… ведь не глупым человеком был предводитель бунтовщиков, выступавший против государственной машины, о чём даже писал философ Ф. Вольтер) совпал с войной Российской империи и Турции за черноморское побережье, а также из-за претензий Османской империи на польские земли Подолию и Волынь. Уже 5 лет шла война, оттянувшая у России людские и материальные ресурсы на границу с Турцией, поэтому войска для усмирения бунтовщиков пришлось собирать с трудом и «по-сусекам», да и найти достойных военачальников с преданными солдатами для карательных операций удалось не сразу.

Таким образом, османы и Пугачёв, произвольно помогали друг другу, – откуда и родилась версия «турецкого следа». Но если трезво рассуждать, то Пугачёвские агитаторы нигде не выступали в пользу Порты, а также не козыряли связями с ней для привлечения на свою сторону восставших. Ну, а так, как в то время Франция сочувствовала Турции, – заодно обвинили и Париж. Масла в огонь подливал прусский монарх Фридрих Великий, по прозвищу «Старый Фриц», который не мог терпеть французов. Он сообщал русскому послу в Версале: «…это Франция организовала оренбургский бунт и поддерживает его, снабжая повстанцев деньгами, выделенными специально для этого».

Екатерина, получавшая со всех сторон непроверенную и тенденциозную информацию, тоже поначалу решила, что восстание было подготовлено кем-то извне. Однако А.И. Бибиков[84] уверял ее: «Злодѣйскія сочиненія вездѣ жгутся публично палачемъ. Подлинно, Всемилостивѣйшая Государыня! Что кромѣ необузданной дерзости и казачьяго ума въ нихъ примѣтить не можно, да и быть иному нечему, ибо по достовѣрному моему освѣдомленію нѣтъ въ толпѣ злодѣя иныхъ совѣтниковъ и правителей, какъ только одни воры Яицкіе казаки, а подозрѣніе на чужестранныхъ совсѣмъ неосновательно.»[85]. И этот факт во многом в дальнейшем подтвердился.

Раздутые за границей слухи о масштабах восстания, а также просочившаяся о них в подробностях информация, ставила в опасное положение заключение мирного договора с Турцией и невольно подталкивала враждебные России страны на дальнейшее военное противостояние[86]. Панику в основном распространяли дипломаты. Посланник прусского короля В.Ф. фон-Сольмс[87] до того нафантазировал в своих докладах королю Фридриху III, что оный в феврале 1774 года настороженно писал: «Бунт этот более опасен, чем возвещалось в первых донесениях… Он будет иметь более серьёзные последствия…»[88]. И сразу же все стрелки перевёл на тех же французов. А руководитель Коллегии иностранных дел англофил Никита Панин, имевший ключ к шифру французского посла Дюрана, порывшись в его переписке, обвинил в подстрекательстве Францию.

Газетчики в Европе, как всегда, зарабатывали деньги на своих вымыслах и раздуваемых страстях. Например, английская газета «The London Chronicle» вначале сообщила читателям, что «пугачевцы разгромили Бибикова, а Екатерина уступила престол Павлу». А с другой стороны, спустя время, сами написали опровержение: «…такая сильная духом женщина расстанется с короной только вместе с жизнью»[89].

Однажды Н. Панин был так разозлён «домыслами», напечатанными в кёльнской газете «Gazette de Cologue», что потребовал немедленно выпороть владельца одной из газет. Пороть издателя никто, разумеется, не стал, но российским дипломатам приходилось самим опровергать в европейской печати сведения, порочившие империю[90]. Информационная война накалялась с обеих сторон.

Англичане о Пугачёвском бунте.

Для оправдания своих ошибок в управлении государством, приведших к бунту внутри страны, Екатерина решила сгладить широкий международный резонанс среди Европейской знати. Она, понимавшая толк в пропаганде, приказала срочно написать для широкого круга европейской знати и распространить в Европе, пропагандистскую книгу, дискредитирующую и разоблачающую Пугачёва. Эта книга под названием «Лжепётр III, или Жизнь и похождения мятежника Емельяна Пугачёва»[91] вышла на французском языке (коим владела и на котором общалась в Европе просвещённая знать) в столице Англии в Лондоне в 1775 году.

Суть сей пропагандистской брошюры состояла в том, что Пугачёв – не «бунташный казак Емелька» и не народный вождь. Он – авантюрист-революционер, любитель приключений и острых ощущений, у которого хорошо подвешен язык, и он прекрасно владеет холодным оружием».

А. С. Пушкин, знавший книгу только в русском переводе, резко отозвался о ней, назвав её «глупым» романом. И как писал в то время Вольтер, «что бы ни говорили, во главе заговора никогда не может стоять глупец; нужно обладать известными талантами, чтобы прельстить большое количество людей, их объединить, удержать и ими предводительствовать»[92].

Говоря о модном сегодня т. н. английском следе, заглянем в донесения британского посланника в России Р. Ганнинга, который переживал в то время о происходящих в России событиях и делился впечатлениями со своим правительством. Тем более, что переписка иностранных дипломатов представляет «большой интерес для изучения истории восстания Пугачёва» и проливает свет на многие неясности и мифотворчество современных любителей конспирологии.

Исходя из того, что казаки в основном занимались добычей соли, а также разводили скот, и Яик – река богатая рыбой, то Яицкому казачьему войску в то время было предоставлено право добывать на реке и продавать по всей стране икру[93], не подчиняясь астраханскому откупу[94].

Путешественник и естествоиспытатель П.С. Паллас, посетивший Урал в 1768 г. писал, что на реке иногда попадались белуги по 25 пудов (400 кг) весом, и из них вынимали до 5 пудов (80 кг) икры. Немало было и осетров среднего размера, длиной по 2 м и весом 80 кг.[95] Каждой зимой длинные речные караваны, груженные рыбой, шли на север, оттуда в Англию и другие страны Европы, расположенные на Севере.

Поэтому Англичане не на шутку встревожились, узнав о бунте в этом регионе. Над огромной прибылью, получаемой из этих мест нависла угроза её лишения. К середине XVIII в. они уже активизировались на российском рынке, и им удалось переориентировать часть экспорта рыбных припасов на себя, а в последние десятилетия века география экспорта рыбопродуктов ещё больше расширилась за счёт охвата стран Южной Европы. Кроме того, икра через английских торговцев поступала и на рынки Китая и Центральной Азии. Исходя из всего указанного выше, британцы не рискнули бы подвергать опасности бизнес, дающий им огромные доходы.

Монеты и якобы французский след.

Существует таинственная история с монетами, которые выпустил Пугачёв. Данные монеты являются ещё одним аргументом в пользу т. н. французского следа[96]. Некоторые мифоманы утверждали, дескать, Емельян выпускал монеты с портретом Петра III и надписью «Redivivus et ultor» («Воскрес и мщу»). Что и даёт повод говорить – а чего это неграмотные мятежники вдруг заговорили по-латыни? Впрочем, этих монет никто не видел. Поэтому Пушкин от данных свидетельств просто отмахнулся. «Пугачёв, вопреки общему мнению, никогда не бил монету с изображением государя Петра III и с надписью: redivivus et ultor (как уверяют иностранные писатели). Безграмотные и полуграмотные бунтовщики не могли вымышлять замысловатые латинские надписи и довольствовались уже готовыми деньгами»[97].

Предвзятые оценки Пугачёва со стороны знати того времени вполне коррелируют с рассуждениями ряда современных российских публицистов. «Зачем армия Пугачёва двинулась вниз по Волге? Против движения на Дон протестовали и бывшие