Шрифт:
Закладка:
XXII
12 апреля
Неверс проснулся в девять утра. Чувствовал себя усталым, но вновь обрел ясность рассудка. Плыть ночью было бы бесполезно, вероятность бедствий незначительна. Ключи остались в его кабинете, арестанты там не бывают, и мало кто из охранников имеет туда доступ. Скорее всего, ключи в ящике письменного стола, а ящики всегда заперты. Даже если кто-нибудь случайно доберется до ключей, нужно еще определить, что они от архива и от арсенала, а это непросто в тюрьме, где столько ключей, где все запирается на ключ. О мятеже нелепо и помышлять, строгий режим довел заключенных до скотского состояния, а Кастель интересуется социальными проблемами и вопросами устройства тюрем с чисто садистической точки зрения. Наверное, я был болен, пишет Неверс, раз поверил безумным речам Бернхейма.
От жизни в тюрьме недолго и заболеть. Совесть и тюрьмы – вещи несовместные, – сказал он при мне однажды вечером, в порыве, как ему мнилось, благородных чувств. В нескольких метрах отсюда (он имел в виду склад в Сен-Мартене) прозябают эти несчастные. Одна мысль о них должна была бы уничижать нас. В подобном затмении рассудка виновен его отец. Если во время семейной прогулки на глаза попадались тюремные решетки, он хватал детей за руку и уводил прочь в спешке, словно желая оградить от непристойного и пагубного зрелища. Несомненно, в своем решении отправить Энрике в Гвиану Пьер проявил суровость, но попал в самую точку, задев больное место.
Неверс открыл окно, выходящее во двор, и позвал денщика. Через несколько минут тот откликнулся. Явился через четверть часа и спросил:
– Что вам угодно, мой лейтенант?
Наверное, и сам не знал. Смущенный вопросительным выражением лица ординарца, ответил:
– Чемоданы.
– Как вы сказали?
– Ну да, чемоданы, баулы, багаж. Я уезжаю.
XXIII
Рядом с рынком Неверс встретил семейство Френзине.
– Вот и мы! – воскликнул Френзине с экзальтацией. – Гуляем. Все вместе, так безопаснее. А вы – куда направляетесь с этим? (Он, наконец, заметил чемоданы).
– Уезжаю.
– Уже покидаете нас?
Неверс заверил их, что, вероятно, вернется к вечеру. Это их утешает, повторяли Френзине.
– Мы вас проводим до пристани, – предложила жена.
Он пытался отказаться. Одна Карлота была на его стороне, просилась домой, но никто ее не слушал. Во внезапной сердечности господ Френзине Неверс усмотрел желание что-то скрыть или откуда-то увести его. Он смотрел на город с грустью, словно предчувствуя, что не вернется сюда. Пристыженный, поймал себя на том, что ступает в пыль, желая унести с собой немного красноватой кайеннской земли. Сообразил, почему волновались Френзине: он застал их врасплох поблизости от рынка.
Но провожали его сердечными словами, а нервозность воскрешала в памяти другие прощания.
Слезы подступили к глазам.
XXIV
Прежде чем причалить, Неверс обогнул Чертов остров. Ничего нового. Ни души. Животные, как всегда, разгуливают на воле. Он высадился на острове Реаль. Немедленно направился в административный корпус – там, в письменном столе, лежала связка ключей. Он спросил у ординарца, заместившего Дрейфуса, есть ли новости. Новостей не было.
К вечеру явился Дрейфус. Они обнялись, как друзья после долгой разлуки. Никакой иронии не было заметно в лице Дрейфуса, он восторженно улыбался. Наконец произнес:
– Господин губернатор заждался вас.
– Я могу поехать на Чертов остров?
– Нет, мой лейтенант. Вы привезли то, что вам заказали письмом?
– Каким письмом?
– Письмом от имени губернатора. Я вам его вручил вместе с другими запросами.
Неверс сунул руку в карман, письмо там и лежало. Пришлось импровизировать.
– Мне сказали, что ничего не получится до двадцать шестого.
– До двадцать шестого! – ахнул Дрейфус.
– До двадцать шестого. Я привез, что смог. Съезжу еще раз.
– Губернатор расстроится. Не время расстраивать его.
– Что с ним?
– Увидите – не узнаете. Помните, каким губернатор приезжал сюда в первый раз? Он преобразился.
– Преобразился?
– Перенес приступ, такого тяжелого еще не бывало. Весь посерел, словно пеплом покрылся. А походка – видели бы вы сами: движется, как во сне.
В Неверсе проснулась совесть. Он предложил:
– Если на то пошло, поеду прямо сегодня. Постараюсь добиться толку…
– Хотя бы очки для Пресвитера вы достали? – спросил Дрейфус.
– Нет.
– Человек плохо видит.
– Он очень болен?
– Господин губернатор говорит, что ему лучше, но его сильно прихватило. Днем мы держим Пресвитера в темноте, ночью будим. Но он не видит вблизи, различает лишь то, что отстоит от его глаз дальше, чем на два метра. Приходится все для него делать: мыть, кормить. Ест он днем, пока спит.
– Пока спит?
– Когда просыпается, он слишком нервный, лучше его не трогать. Часто бредит и видит всякие ужасы.
Неверсу стало жаль беднягу. Потом, по зрелом размышлении, он решил, что очки не помешали бы Пресвитеру. Желая сменить тему, поинтересовался:
– Что еще нового на острове?
– Ничего. Жизнь очень тяжелая. Постоянно ухаживаем за больными.
– За больными? Их несколько?
– Да. Пресвитер и еще один заключенный, Жюльен. Вчера с ним случился припадок.
– Сначала Пресвитер, потом Кастель, затем…
– Это не одно и то же. Господин губернатор давно страдает от головных болей. Работать с господином Кастелем – великая честь. Сам больной, он ни на минуту не покидает Жюльена. И господин Де Бринон тоже самоотверженно трудится целыми днями, а ведь знатный человек. Благородство – в крови, мой лейтенант, в крови.
– Кастель не выходит?
– Почти никогда. Разве что ненадолго, ночью, проведать Пресвитера или поговорить с другими заключенными.
– Какими заключенными?
Дрейфус потупил взгляд и пояснил:
– Остальными, теми, кто здоров. Они приходят к нему в главный корпус.
– Могут заразиться.
– Нет, к больному даже мне нельзя заходить. Господин Де Бринон приносит пищу.
– Де Бринон и губернатор едят в комнате больного?
– И спят тоже.
– Часто ли губернатор посещал этот остров и остров Сан-Хосе?
– С тех пор, как вы уехали, ни разу.
– А Де Бринон?
– И он тоже.
– А вы сами?
– И я не приезжал. Говорю вам, много работы.
Неверс задался вопросом, заметил ли кто-нибудь, что тюрьма оставалась без руководства. Решил, что не мешало бы провести обход, да не забыть заглянуть в архив и в арсенал.
XXV
Неверс обошел острова Реаль и Сан-Хосе. Бесконечная цепь наказаний, лишений… Возможно, тюремщики и стали больше злоупотреблять своей властью, но это не бросалось в глаза. Без начальства самая ужасающая из тюрем работала, как часы. Осужденные только и могли, что украсть лодку и потерпеть крушение вблизи островов или разбить себе голову о плиты в отхожем месте. Любой мятеж обречен. Он попал во власть навязчивой идеи, им овладел постыдный припадок безумия.
Неожиданно кто-то тронул Неверса за плечо. Он обернулся, на него смотрел в упор старый заключенный, некий Порделанн. Арестант начал медленно поднимать правую руку, Неверс отпрянул и сумел разглядеть в руке у старика нечто зеленое с красным. Он показывал крохотную собачью конуру.
– Продается, – нараспев проговорил он. – Сколько дадите?
Порделанн поддернул штаны и осторожно опустился на колени. Поставил конуру на землю, нагнулся к самой дверце и крикнул: «Константино!» Из конуры выскочила деревянная собачка. Старик засунул ее внутрь, хлопнул в ладоши, и собачка выскочила