Неожиданно Дрейфус признался, что идеал его жизни – уехать в Буэнос-Айрес. Бразильские контрабандисты рассказывали, что в Буэнос-Айресе за несколько жалких сентимо можно объехать весь город на трамвае.

Неверс не знал, на что решиться, а до отъезда Дрейфуса оставалось все меньше времени.

XVII

Далее вставляю документ, который, возможно, прояснит какие-то моменты в моем рассказе. Речь идет о письме, его адресовал мне мой племянник Ксавье Бриссак (тот самый, что заменил Энрике Неверса на островах Спасения), оно датировано 8 апреля 1913 года, написано на борту транспортного судна «Улариус», следующего в Гвиану.

Не подумав дважды, направляемый страстью, нет, направляемый людьми, обуреваемыми страстями, ослепленными ненавистью, ты осудил своего брата Пьера и меня, оклеветал нас. Зачем? Ты хотел, чтобы Энрике, твой протеже, мог покинуть Гвиану, и подумал, что его наводящие уныние письма, вероятно, растрогают Пьера. Они его не растрогали. Тем не менее он меня позвал, спросил, приму ли я назначение. Я принял и, словно в юности, в свои восемьдесят лет Пьер, этот прославленный мореход, бестрепетно вступает в битву с политиканами и бюрократами. Добивается моего назначения, и я, чтобы сменить твоего протеже Энрике, отправляюсь в ад. И какова твоя благодарность? Походя, будто в шутку, ты клевещешь на Пьера, всерьез – на меня.

То, в чем ты обвиняешь меня, очень серьезно, однако я начну с опровержения твоих домыслов относительно Пьера, поскольку я не литератор, не живущий среди богемы симпатяга, а капитан фрегата Ксавье Бриссак. Это я был настоящим лейтенантом флота и надеюсь стать настоящим капитаном корабля – я, приверженный своей родине, семье, государству.

Со всем почтением, но твердо заявляю, что мой отъезд не доказывает «извращенную манию Пьера отправлять племянников на Чертов остров». Он доказывает…………….

По прочтении корреспонденции Пьер проявил некоторые признаки усталости, но не растрогался ничуть. Он не считает, что эти письма могут внушать тревогу относительно душевного состояния Энрике, и так комментирует их: «Испытывать тревогу сейчас и особенно из-за этих писем? Его душевное состояние меня беспокоит давно, я уже привык». Но, зная, что, если вернется Энрике, ты будешь доволен, вступает в битву, в неблагодарную битву, чтобы добиться его замены. Для него неважно, что результатом его трудов станет серьезное смягчение наказания, им самим наложенного. Для него важно, что эти труды приведут к примирению: ты вернешься в наше поместье в Сен-Мартене и окончательно оставишь то, что он называет «абсурдной жизнью в изгнании среди разрушенных солеварен Сен-Пьера».

Почему он решил, что Энрике заменю я? Не обманывай себя, это не «мания»… Он полагает, что под сенью выдающегося губернатора колонии я……………………………………….

Настал момент опровергнуть вторую клевету. Это ложь, будто я выдумал, что Ирен дала обещание выйти за меня замуж. Это чудовищная ложь, будто я отправляюсь на Чертов остров, желая помучить Энрике. Вообрази мое положение, я должен терпеть наговоры, не имея права воскликнуть: спросите у Ирен! Я поклялся ей, что ничего не скажу до возвращения Энрике, до тех пор, пока она не объяснится сама, при личной встрече. Ирен боится, что такая весть, принесенная кем-то другим, его слишком ранит. Если ты с ней заговоришь, а меня не будет рядом, чтобы защититься, она решит, что я не оценил подобной деликатности. Однако заботы Ирен до такой степени стали и моими заботами, что, хотя и желая всюду и везде быть достойным ее чувств, я задумывался порой, а надо ли в данном случае неукоснительно хранить верность клятве. Действительно, если мы намереваемся сделать так, чтобы Энрике избежал излишних страданий, должен ли я позволить, чтобы он вслепую, мечтая о счастье вернуться к любимой, отправился навстречу горькому прозрению?………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………………..

Ты считаешь, я поеду, чтобы мучить Энрике. Мои благородные чувства – предлог; в действительности это удовольствие бить лежачего. Не надейся, что я прощу того, кто выдумал подобную низость. Знаю, это не ты. Ты повторяешь то, что тебе сказали. Понимаю также, что найду того, кто меня оговорил – мои слова слышали немногие. Все они нам знакомы. Все принадлежат к нашей семье. Поэтому я полагал, что могу им доверять. Забывал, что с ними нельзя говорить откровенно. В нашей семье уже нет людей свободных, только орудия Пьера, орудия ненависти. Я стараюсь об этом забыть. Не в моих привычках жить постоянной войной.

Зачем я поеду?

Так приказал Пьер. Ты хочешь увидеть Энрике, а он мечтает вернуться. (Я не одобряю поступки Энрике и его образ мыслей. Однако ненависти к нему, на какую ты намекаешь, у меня нет.) Если я не поеду, все затянется надолго; охотников до тропиков, тюрьмы, болезней сложно отыскать. Я не рассчитываю на жалкие победы, ничем не ослеплен. Знаю, что иду на жертвы (чего ты – говорю об этом с горечью – признавать не желаешь). Если это истерзало того, кто только мнил себя любимым, какие мучения ожидают того, кто любим? Одно утешает: у меня впереди все, а его ничего не ждет.

Как я тебе сказал, двадцать восьмого, а не двадцать седьмого, я приплыву в Кайенну. Я бы хотел освободить вас раньше, его – от заслуженного изгнания, тебя – от незаслуженных тобою писем. Но мы потеряли три дня на якорной стоянке. Надеюсь, задержек больше не возникнет.

Перечитываю это письмо. Чтобы не потерять терпение, тебе придется проявить огромную снисходительность. Я, пылкий поборник иерархии, уговариваю тебя отказаться от своих убеждений, последовать моим советам. Я, худший из твоих племянников, прошу, чтобы в моих действиях, в моей готовности заменить Энрике ты усматривал только честные намерения. Не знаю, получится ли у тебя. Неизвестно, вправе ли кто-либо просить, чтобы человек перестал видеть вещи через призму своей страсти…………………………………………………………………..

…………………………………………………………………………………………..

…………………………………………………………………………………………..

Во всем, что делает Пьер – говорю об этом с горечью, – ты склонен видеть злой умысел. Во всем, что делаю я – говорю об этом без горечи, – склонен видеть его злой умысел. Тем не менее я взываю к нашей семье, помня о ее многочисленных бедах. Оставь навсегда солеварни Олерона. Я прошу не из эгоизма – это гиблое дело. Пьер утверждает, что ты искал прибежища в крушении. Возвращайся к нашим благоденствующим солеварням на Ре. Меня ожидают лишения Чертова острова, но настоящей бедой будет оставить без присмотра наши солончаки.

Ах, мой дорогой Антуан, грустно, когда в семье разлад. Ради общего блага, ради огня домашнего очага, который наши поколения должны сохранить и передать дальше, ведь Сен-Мартен, столица кантона, смотрит на нас и в нас нуждается. Ради собственного спокойствия, благоденствия края – пусть прекратится это взаимное недоверие. Как французский офицер, как ваш племянник и член нашей древней семьи…

И т. д.