Крупеня перестал строгать доску, сел на чурбан, выставил деревяшку. Лицо у него было не то заспанное, не то неумытое. Черные глаза смотрели одновременно пронзительно и боязненно, воровато. Посиневший мясистый нос выдавал пристрастие Осипа Кузьмича к горячительным напиткам.

— Здорово были, Осип Кузьмич! — приветствовал его Нитягин.

— Здорово, коли не шутишь! — Крупеня чиркнул спичку и прижег папиросу.

— Какие могут быть шутки, Осип Кузьмич! Вот друг давнишний меня навестил лет десять не виделись. Ты думаешь, он простой какой? Нет. Инженер мели-оратор, в степи землю роет. А так — нашенский, здешний, нарымский чалдон, только убеглый.

Синебрюхов усмехался и молчал.

— Собрались-то далече? — поинтересовался Крупеня.

— За карасями. Туда, где ты еще не был. Выручай-ка!

— У тебя с каждым годом жор на бензин возрастает. — Крупеня протяжно вздохнул, выпустил дым.

— Не скупись. Удачно скатаем — не обделю.

— Мы платежеспособные, — решил вступить в разговор Федор Ильич.

— Какие-какие? — лукавенько приморгнул Крупеня.

— Мы можем купить. Деньги есть, — пояснил Синебрюхов.

— Оставь себе, — ответил Крупеня на слова инженера-мелиоратора и нахмурился, сдавил пальцами лоб. — У нас с бакенщиком своя статья расчетов.

И задумался. И сказал:

— Карасей ты ешь сам, да Марью не обдели. А мне принеси носатых. Скоро гости большие будут. — Глаза его умаслились, а потом в них отразился испуг, или тень испуга. — Ревизоры приехать должны…

— Будут носатые! — твердо пообещал Нитягин.

— Слов больше нет… Вон видишь бочку у изгороди? Бери шланг, соси и наливай. Человеку надежному разве чего пожалеешь!

Налили бензину, тут же разбавили в нужной пропорции маслом, перемешали. Иван Демьяныч сунул руку за пазуху, достал из кармана брезентухи бутылку «пшеничной».

— Это ты кстати догадался! — оживился Крупеня и опять надавил виски пальцами. — А я-то подумал, что ты «натощак» пришел. Предусмотрел. Молоток! — Осип Кузьмич потер прилежно нос кулаком. — Недомогаю сегодня…

— Будто вчера домогал! — с издевочкой засмеялся Нитягин. — Твои болезни мне наперед знакомы.

Осип Кузьмич покостылял в сенцы за кружкой, прихватил заодно желтый большой огурец с проваленными боками, отдал его Нитягину, а сам выпил налитое не морщась, как пьют воду или какой-нибудь квас.

— Господи! Благодать, — выдохнул он. — Роса небесная!

— Сладко? — рассмеялся невольно Федор Ильич — так захватил его артистизм «нефтебазиста». — Я уступаю вам свою долю.

— Не шутишь? — Крупеня недоверчиво поглядел на него. — Тогда не откажемся… Вот теперь — норма! А то с первой только губу разъело. — Осип Кузьмич захихикал мелко, будто песочком посыпал вокруг себя.

Сонливость исчезла с его лица. Он приосанился, завертел головой, как бы ища кого-то или боясь появления чьих-то недобрых, чужих глаз.

— Ты вот что, Иван Демьяныч, — заговорил Крупеня, подтягивая штанину на деревянной ноге. — Помешкай пока ходить ко мне за бензином. Спроважу благополучно контроль — тогда заживем по-старому. Я тебе — в глаз. Ты мне — мимо!

— Шутник! Люблю, — признался Нитягин. — Усек, я усек, Осип Кузьмич. До ледостава далеко, свое выберу… Ну, будь! Взяли флягу, мелиоратор! С горы — не в гору. Круглое — катай, плоское — таскай! На плечо!

Под запал пронесли на жердине метров триста. Поставили, перевели дух: тяжесть была приличная.

— Мне плечо давит жердина — поморщился Нитягин. — А тебе как?

— С плечом — нормально. А совесть сдвинулась…

— Вправо иль влево?

— В сторону кривды… Надо было все-таки заплатить Крупене. Ты же его подводишь! Выявят недостачу — и загремит костылями мужик.

— Вывернется. Не раз выворачивался! Я подстрахую его… носатыми. А ты… не стони! Ни за него, ни за меня не бойся. А если… Тут тогда пол-округи надо будет канатом связывать. Канатом, я говорю, не веревочкой! — Иван Демьяныч, похоже, взволновался, отшагнул от канистры в сторону, задымил сигаретой. Глубокая морщина рассекла его лоб пополам. — Давай не созревать до ругани? Прошу…

— Я по старой дружбе тебе говорю…

— Давай пять! Или как моряки выражаются — дай краба! Ну его к черту все! Лучше о бабах поговорим. Ты раньше заркий на них бывал!

— Без женщин — куда нам, мужикам, — посветлел Федор Ильич.

— Я вот признался тебе, что радею Марье-медведице. Радею, хоть и боюсь. Тянет меня к ней ее звероватость. Как мотыль на огонь лечу!

— Смотри не сгори… Кем она там, на нефтебазе?

— Заправщицей. Катера, теплоходы, «Ракеты»… У Марьи в руках шланг играет — будто удав извивается, а она — укротитель… Видел я как-то по телевидению укротителя змей, где-то в Индии, что ли… Марья однажды задвижку закручивать стала — резьбу сорвала. Тут иногда у бутылки пробка не отворачивается, силу приходится тратить. А у нее… И вот о чем я тебе собираюсь сказать. Такая Марья только в Сибири и могла появиться на свет. Честное слово! Горжусь, что и я из той же породы. И ты. Только я — не разменянный…

Нитягин опять возбужденно дрожал.

— Боюсь, Федор Ильич, задушит она меня ненароком. Бывали же случаи. Может, Марье моей для полного счастья только этого не хватает? Может…

— Не превращай ее в пещерного зверя, Иван Демьяныч! Прекрасный пол все ж таки…

— Прекрасный! Однако — не слабый!

Потащили канистру дальше. И с перекурами, с передышками внесли в сарай.

Где-то близко закрякали утки. Синебрюхов стал шарить глазами по небу.

— Мои подсадные, — сказал Нитягин. — Держу…

День прошел в разборе сетей, в разговорах. Выпивать хозяин больше не порывался, и Синебрюхов был этому рад. Нитягин стал жаловаться на строгости, которые чинят нынче над рыбаками.

— Красная рыба кусается. Я тоже сильно рискую, когда ловлю. Гоняются рыбоинспекторы и за мной. Но я — бакенщик. Я всегда на воде — по работе. А на ловушке прихватят — держись! Бывало, и я осетра за борт сбрасывал…

— Не лови запрещенную рыбу — обходись простой. За щуку и карася не судят. Они вроде как безнадзорные.

Нитягин посмотрел на Федора Ильича извинительно. И Синебрюхов понял, что Иван Демьяныч скажет сейчас меньше, чем хотелось ему.

— Нет, друг, от себя не откажешься, как от себя и не убежишь. Как-нибудь извернусь, обойду, но добуду! На том стоял и стою. Иначе чем мне тебя потчевать? Я не вру, хотя всех слов и не говорю: мат придерживаю, чтобы ты окончательно не обиделся… Вчера у Михея, а сегодня у меня ты из всех рыб первым делом носатую выбрал, стерлядочку! И так нажевывал, что хрящи трещали! Понравилась?

— Да вспомнил, какая она, — смутился Федор Ильич и тоже сдержался от едких слов. — Спасибо за угощение!

— Спасибо за посещение…

Иван Демьяныч молчал какое-то время, потом его понесло:

— Еще раз скажу: не учи, не суди! Ты похвали меня лучше. Мы с тобой