— А, Ремизов… — Игорь Михайлович поднял глаза от своего конспекта. — Решили книгу свою забрать?

— Да… — промямлил я и, чувствуя себя нашкодившим школьником, промямлил: — Извините меня, пожалуйста.

Наверное, со стороны я выглядел очень нелепо. Басящий амбал ростом под два метра смущается, как школьник на сольфеджио.

— Скажите, Матвей, — внезапно спросил меня профессор, обратившись по имени. Я от неожиданности даже вздрогнул, настолько это на него не походило. — Неужели Вам совершенно не нравится мой предмет? Ну если бы он совсем Вам не нравился, Вы бы не поступили на этот факультет, правильно? Здесь конкурс — восемь человек на место, и учиться непросто. Вы же знаете, что шесть человек были отчислены после первого семестра. Ваш друг Леонид тоже вот на грани вылета. Я его периодически встречаю в парке Горького в весьма странном одеянии, когда гуляю вечерами, но ни разу не видел у него в руках учебник.

При упоминании о странном одеянии я закусил губу, чтобы не улыбнуться от уха до уха. Кто бы говорил! Игорь Михайлович вечно ходил в одних и тех же перепачканных мелом брюках и свитере, даже в жару и постоянно бормотал что-то себе под нос. Даже стоя в очереди в столовую, он постоянно рисовал у себя в блокноте какие-то странные математические формулы. А брюки его были постоянно в мелу, потому что, увлекшись рассказом у доски, он машинально начинал крошить мел. Была у него такая привычка.

— Я не могу понять, — продолжал профессор, — почему для Вас, как, впрочем, и для многих моих студентов, интереснее бить баклуши в течение семестра, а потом спешно пытаться за неделю усвоить материал, который я даю четыре месяца? Неужели не проще всего лишь внимательно слушать? Вы не производите впечатление глупого человека. Вы — не лодырь, не гопник. Сколько я Вас помню, Вы постоянно читаете. Дураки не читают столько книг. Что ж, похвально. Фантастический жанр я очень уважаю. Я сам всего Булычева прочитал и много чего еще. Еще до войны, будучи школьником, я доставал все книги по фантастике, какие только было возможно достать в тридцатые года в детской библиотеке. Даже на фронте читал, когда выдавалась свободная минутка. Но почему бы Вам не почитать дома, за столом, после пар, когда ничего не отвлекает? Вы же сами себе делаете хуже, не слушая меня. Я прочитал лекции и ушел, а Вам еще сессию сдавать. Тем более Вас не было целых две недели, а за это время мы много чего прошли.

Тон профессора звучал теперь гораздо теплее, но от этого мне было почему-то еще более гадко на душе. Игорь Михайлович был чересчур строг, иногда — даже резок. Он запросто мог кинуть мелом в студента, когда тот начинал уж совсем откровенно хулиганить на уроках. Однако этот странноватый человек искренне любил свой предмет и старался привить любовь к математике своим ученикам, по-своему, часто с юмором, объясняя самые сложные задачи. Мне стало стыдно.

Я молчал, уставившись в пол и теребил манжет рубашки, не зная, что сказать. Ну не скажешь же правду: «Я начал писать временной симулятор на вашей допотопной машине, которая постоянно виснет и лагает, а пока она скомпилирует код, я уже успеваю сходить два раза пообедать. Да, я написал пару классов, но в упор не пойму, как все это будет работать и будет ли вообще. Высшую математику я учил четыре года назад, и теперь ума не приложу, как все это применить на практике».

— Ладно, Ремизов, — профессор вновь вернулся к прежнему строгому тону и хлопнул ладонью по столу. — Забирайте свою книгу и последний раз Вас предупреждаю: у меня в аудитории не читальный зал. Поймите это наконец, если хотите быть допущенным к сессии.

Покорно кивнув с некоторым облегчением (книга все же осталась у меня), я уже направился к выходу, как вдруг меня осенила странная идея. А что, если спросить кое-что у странноватого Игоря Михайловича? Кто, как не этот гениальный математик, выглядящий, как городской чудик, сможет мне помочь?

— Я хотел спросить, — несмело начал я, остановившись и обернувшись. — Как Вы думаете, машину времени возможно изобрести? Если да, то почему ее еще не сделали?

Профессор молчал. Его слегка выцветшие глаза внимательно смотрели на меня поверх дужек очков, заклеенных изолентой. Он даже строго нахмурился, отчего морщины еще больше прорезали его высокий лоб. Я вдруг понял, что этот умнейший, несмотря на кажущуюся странность, пожилой человек видел меня насквозь, и даже немного похолодел от этого. А вдруг он решил, что я, как некоторые парни с нашего потока, просто решил над ним посмеяться, и сейчас кинет в меня мелом или еще чем потяжелее и просто выгонит вон?

Однако Игорь Михайлович, кажется, каким-то своим острейшим чутьем сообразил, что я не имею не малейшего желания его разыграть.

— По той же причине, по которой нет того, кто мог бы создать вечный двигатель, — ответил он спокойно, как будто читал свою ежедневную лекцию. Эта идея нарушает второй постулат Эйнштейна и принцип причинности, а вечный двигатель — законы термодинамики. Вы и сами это должны уже знать.

— Значит, законы никак нельзя изменить? — я отчаянно искал хоть какую-то зацепку. — А как же в книгах? Хэнк Морган попал в Средневековье и очутился при дворе короля Артура.

— Вы прочитали слишком много фантастики, мой друг, — сказал Игорь Михайлович прямо-таки отеческим тоном. — Не забывайте, что это — он показал на книгу у меня в руках, которую мне удалось вернуть обратно — художественная литература. Она может основываться на реальных событиях, но от этого не перестает быть художественной. Хэнк Морган попал в Средневековье, Алиса шагнула в Зазеркалье. А «Хроники Нарнии», где дети попали в сказочный мир и встретили говорящего льва и злую королеву? Но Вы же прекрасно понимаете, что все это — не более, чем вымысел, и не пытаетесь шагнуть вслед за ними. Шурик никогда не изобретал машину времени и не встречал Ивана Грозного. Это просто персонаж, которого когда-то гениально воплотил Демьяненко. Янки Морган не то что никогда не был при дворе короля Артура — его вовсе не существовало. Молодой человек, понимайте, все, что Вы читаете или смотрите в кино, иносказательно. Пытайтесь почерпнуть что-то хорошее для себя, вот и все. Не нужно искать какие-то чересчур глубинные смыслы. Никаких физических и даже теоретических возможностей для перемещения