Мохов, будто изображая заинтересованность из вежливости, поднял брови. В окно залетела толстая, с зеленым отблеском брюшка, муха и принялась кружить над капитаном.

— И о чем же был их разговор, любопытно узнать?

— Я почти не слышал слов из-за фейерверка. То, что фейерверк имел место, вы можете с легкостью проверить. — Гуров положил руки на прохладную поверхность стола и приказал себе собраться. Разговаривать с Моховым в пренебрежительном тоне было ни в коем случае нельзя, если от этой беседы он рассчитывает иметь хоть какой-то результат. — Было шумно, но света сквозь листву проникало достаточно, чтобы рассмотреть лица. Я не мог перепутать. Беседовали эмоционально, скрывать не стану. Но потом Полонский заметил мое присутствие, разговор прервался, и он пошел к машине. А Сифонов пошел в сторону подсвеченной гирляндой тропинки. Там от него целая просека осталась. А мы сели в машину и уехали. Аджей уснул, шофер не хотел его будить, и мы не спешили, добирались часа два, на часы я не смотрел.

Муха продолжала жужжать. Не обращая на нее внимания, Мохов откинулся на спинку стула, и впервые в его глазах Лев заметил явную заинтересованность.

— Это догадки, — припечатал Илья Гаврилович, однако, видимо, от отдыха и наличия свежего воздуха раздражение его поутихло. — Мы оба понимаем, что движение по ночной трассе может происходить не только медленнее обычной скорости, но и быстрее. Ничто не мешало вашему Полонскому высадить вас, отпустить водителя, вернуться в «Обетованный» и убить.

— За сто метров от места, где стояла его машина?

— Сто пятьдесят. Но это значения не имеет.

— То есть как не имеет? По-вашему, Сифонов стоял там и ждал, пока Полонский избавится от лишних свидетелей и вернется, чтобы убить его? Или сам Полонский настолько глуп, чтобы совершать преступление и прятать тело в двух шагах от места, где их видели?

Мохов помолчал, постучал пальцами по полированной поверхности. Гурову пришла в голову мысль, что не так его собеседник и торопится возвращаться в допросную. Капитан встретился с Гуровым взглядом, заговорил тихо и едко:

— Почему вы его защищаете, Гуров? В чем ваш интерес?

Лев свел брови и не удержался. Посмотрел на портрет президента, висящий на стене и расчерченный от жалюзи темными и светлыми полосами.

— Потому что он невиновен, разве этого не достаточно? Улики указывают на то, что он причастен к преступлению, то есть как и все гипотетически встреченные Сифоновым в «Обетованном» знакомые. Он был там один? Без охраны, секретаря, любовницы? Так же, как и к убийству Быкова Юрия Михайловича семилетней давности, Полонский может быть причастен, но он не убийца. Вам не хуже меня это известно. Откровенность за откровенность, Мохов. Почему вы топите его в этом деле?

Капитан смотрел на него отчужденно и брезгливо. Гуров почти слышал, как в голове Мохова крутятся старые кассеты-«сорокапятки», с раз и навсегда записанными словами: «А ты покрутись тут с мое, полковник. Посмотри на богачей этих, поживи на мою зарплату. В то время как холеные выскочки, торгующие смазливым лицом, берут деньги за одно свое «привет». На мгновение ему показалось, что до ответа Мохов так и не снизойдет. Но тот все же заговорил:

— Откровенно? Извольте. Потому что лучше в этом деле утонет он, чем я. Есть люди уважаемые, делающие для города много больше, чем этот пижон с его фестивалем самолюбования, которым не нравится мысль, что Полонский может открыть свой рот и начать рассказывать про вещи и события, о которых давно пора забыть.

— Так он и пытается забыть!

— Этого мы знать не можем, Лев Иванович. Кто знает, что у них в головах, у бывших наркоманов и алкоголиков, внезапно получивших деньги и власть над умами? Зачем Полонский возвращается в город, где ему не рады, из раза в раз?

— Потому что это город его детства. Здесь он стал собой, ему больше некуда возвращаться.

— Давайте без лирики, Гуров. Я сыт этой «ангельской» патетикой по горло. Тем временем у меня, не у вас, на шее два трупа. Один из которых — мумия. А второй своими архивами может если не отправить на нары, то снести с кресел всю нашу верхушку.

— Так серьезным людям как раз должно быть выгодно, чтобы Сифонов молчал.

— Серьезным людям было выгодно знать, что их пороки… Простите, вредные привычки и их последствия прикрыты надежным, лояльным, много лет знакомым человеком. Теперь же непонятно, откуда ждать сюрпризов. А кто их любит, сюрпризы? Так что, Гуров, прошу вас, вежливо, езжайте домой.

Гуров не ответил. Потому что один раз уже отвечал на совет покинуть город, и с тех пор мнение его не изменилось. Мохов поднялся на ноги и неспешно подошел к окну. Встал так, чтобы жалюзи скрывали его от фотографов. Продолжил, глядя на улицу:

— Лев Иванович, если бы вас вызвали свидетелем по делу об убийстве, которого вы не совершали, вы бы явились с адвокатом? Не думаю. Тем временем Полонский пришел с двумя.

— Может себе позволить, это не делает его убийцей.

— Это делает его серьезно подозреваемым, хотя дело даже не в этом, его дела и так плохи. Дело в том, что при самом худшем раскладе этот «ангелок» просто потеряет фанатов в матушке России, упорхнет в Европу, осядет где-нибудь в Праге. Будет есть свиную рульку с темным пивом, жить на деньги очередного покровителя и разрисовывать картинками стены в его замке. Вот и все последствия.

«Если бы Мохов видел лицо Аджея тогда, когда тот разговаривал с Сифоном в лесу, — промелькнуло в голове у Гурова, — он бы сразу понял, что до самой могилы у этого парня не будет покровителя. Он за стакан воды в засуху не позволит больше заплатить кому-то. По себе судишь, капитан. Не все такие, как ты».

— Он же издевается там надо мной. — Мохов повысил голос и зло сузил глаза. Гуров понял, что, не приди Аджей с двумя юристами, капитан бы не выпустил его из этих стен. — Помалкивает, чуть не дремлет на стуле. Зато эти его два проплаченных бульдога лязгают зубами так, что непонятно становится, кто из нас подозреваемый.

— Полонский — свидетель.

— Это вопрос времени. — Мохов, как и в ту памятную встречу в особняке Сифонова, достал сигарету и нервно закурил. — Все подозреваемые поначалу свидетели, вам ли этого не понимать, товарищ полковник.

— Нет, товарищ капитан, мне непонятно. — Гуров поднялся из-за стола, чувствуя, что закипает. Мохов говорит с ним так, будто звание он, Гуров, получил за то, что подлизывался и поддакивал нужным людям, и теперь лишь